Таракан без ног не слышит. Лора КАФ

не могу дождаться. Это то, что нам было нужно. Соединение этих двух наборов даст нам необходимый код.

      – Не хвались цыплятами, пока кура не снеслась.

      – Что?

      – Так говорят дикари, когда хотят сказать, что не стоит обсуждать то, что ещё не сделано. Еще неизвестно, какой набор получится в итоге.

      – Ты общаешься с дикарями?

      – Смешно.

      глава 8

      Корм. Дочь.

      -Вот она.

      Нянька распахнула перед ним двери. И то, что он увидел больно резануло по сердцу. Дочь сидела на кровати, слегка наклонившись вперёд. Голова её мелко, мелко тряслась. Тонкие пальцы паучьими лапками мяли ткань платья. Корм подошёл, сел рядом, взял её за руку, обнял другой рукой за плечи и тихонько покачиваясь, запел колыбельную песенку. Ту, которую когда то пела ему Нянька. Простые слова, простая мелодия, тихий голос. Он пел эту песню для дочери каждый день. Каждый день в течении восемнадцати оборотов. С самого первого дня её жизни. Сначала это было необходимо ему. Он качал на руках крошечного человечка, пел колыбельную и пытался увидеть в не оформившемся младенческом личике черты утраченной возлюбленной. Потом это стало необходимым ей. Гораздо необходимее, чем пища или даже воздух.

      В тот день, когда стало окончательно ясно, что его дочь безумна, и с этим ничего нельзя поделать, он сам чуть было не сошёл с ума.

      Он не выдержал.

      Он сбежал.

      Он придумал какую то, никому не нужную экспедицию. И сам возглавил её, сумев убедительно мотивировать своё отсутствие в городе. Спрятал свою трусость за выдуманной необходимостью.

      Посланец догнал его уже на вторые сутки.

      То, что он увидел тогда, было действительно страшно. Девочка лежала, скорчившись в углу кровати и голосом тихим, но такой низкой частоты, что мороз продирал по коже, то ли выла, то ли рычала.

      Корм двинулся было к ней, но пронзительный визг резанул по ушам и сразу без остановки, необходимой для вдоха, сменился на низкий жуткий вой.

      – Колыбельную. Спой ей колыбельную. – Услышал он чей то шёпот. И он запел.

      Он пел долго, постепенно пододвигаясь всё ближе и ближе к дочери, тихонько сел на кровать, медленно протянул к ней руку, осторожно погладил по голове. Ещё раз. Ещё. Девочка перестала выть. Он взял её на руки, прижал к груди.

      Он пел ей о теплом солнышке, голубом небе и белых облаках. Он пел о любви и нежности. Он пел и учился жить с этой страшной болью в груди.

      Он поёт эту песню каждый день уже много, много оборотов.

      Постепенно дочь успокоилась. Дыхание её стало ровным. Тело обмякло, и Корм уложил дочь на постель. Посещение было окончено. Можно было просидеть с ней весь день и всю ночь это ничего бы не изменило. Она так и будет лежать с открытыми глазами, не реагируя ни на что. Ни на голод, ни на жажду. Ни на жар, ни на холод, безучастно глотая положенную в рот пищу, и так же безучастно испражняясь.

      Корм поднял голову. Нянька стояла рядом и смотрела на него. В её глазах не было укора.

      – Ты устал.