Кривая дорога. Даха Тараторина

². Ровненькие одинаковые (залюбуешься!) синяки вдоль физиономий шрамами темнели в сумерках.

      – Всё зло от баб, – заявлял Иван.

      Ивару для поддержания беседы полагалось бы спорить, но ссадины болели, а самолюбие страдало. Ивар соглашался:

      – Большое ли, маленькое – всё от них!

      – А я тебе о чём толкую? Житья не дают! Так бы в воду и… ух!

      Иван неопределённо махнул в сторону маленького озерца, что они с братом огибали по пути домой. То ли сам бы утопился, то ли жену порешить хотел – не понять.

      – Вот ты вернёшься, ты-то ей покажешь, кто в доме хозяин!

      – Я-то ей покажу, – подтвердил Иван, но, взглянув на желтеющие бледным светом в какой-то версте окошки, пригорюнился.

      – От же дура-баба!

      – Как есть!

      – Я тебе как на духу скажу: нет мне с ней житья!

      – А кому ж оно будет?

      – Ни выпить – это раз, – Иван загибал пальцы, путаясь, считая один за два или вовсе пропуская, – ни поспать в обед – это два…

      – Кто ж хорошему человеку поспать не даёт?

      – Крышей этой в сарае…

      – Что течёт?

      – Ну да, ею, родимой. Так всю голову ж мне забила той крышей! Это три. Да и разве жена у меня красавица?

      Ивар пошевелил ладонью в воздухе. Он-то считал, что, вообще-то, да, хороша у Ивана жена – статная, высокая, большерукая. Но его раньше никто не спрашивал.

      – Вот и я о том! Даже и не красавица! Так и пущай рта не разевает, что я, бывает, на молодую девку засмотрюсь. Всяка баба должна своё место знать!

      Ивар возражать не думал. Себе дороже. Но тут бы и не успел.

      Это был даже не смех. Лёгкое дуновение ветра, что долетает с озёрной глади в поздний час. Яркое воспоминание. Трепет последней тёплой летней ночи.

      Дева танцевала. У воды? В воде? Прекрасная, юная, она словно вовсе не касалась ногами земли. Манила, тянула и смеялась, смеялась…

      Как давно Иван не слышал такого счастливого беззаботного смеха! Как мечтал сам так же хохотать!

      А дева кружилась.

      Мужик глаз не мог отвести и шёл уже не по тропе, спотыкаясь, заплетаясь ногами, разрывая объятия разросшихся трав, что из последних сил держали, чаяли уберечь.

      Дева звала. И Иван слушался.

      Болотистый берег хватал, всхлипывал под сапогами, оплакивая мутной жижей глубокие следы.

      – Стой! Куда?

      Да разве обернёшься на брата, когда самое прекрасное существо на свете глядит нежно прямо на тебя, улыбается, смеётся, зовёт!

      Ивар хотел было кинуться, поймать заворожённого за рукав… Да надо ли? Жене от него одно расстройство, мать так вообще перед смертью грозила отречься от запойного пьяницы, всё стерегла Ивара, наказывала не смотреть на старшего, а своей жизнью жить. А своей-то как не было, так и нет. Пили, оболтусы, оба. Но у Ивана хоть жена любящая. А ну как теперь не у него она будет? Ну как красавицу-вдову полюбит, под крыло возьмёт не старший, а младший?

      Вот же плясунья-чаровница! Ивар и не заметил, как сам подошёл близёхонько к озерцу. А дева как была в косой сажени,