Мегрэ у министра. Жорж Сименон

только этот отчет, но бесследно исчезла и часть других отчетов. Понимаете, что это значит?

      – Что кто-то заинтересован в том, чтобы эти сведения никогда не были опубликованы?

      – Читайте вот это.

      Он показал еще одну выдержку из «Молвы», тоже короткую, но не менее угрожающую.

ДОСТАТОЧНО ЛИ ВЛИЯТЕЛЕН АРТЮР НИКУ,ЧТОБЫ ПОМЕШАТЬ ПУБЛИКАЦИИ ОТЧЕТА КАЛАМА?

      Мегрэ это имя было известно, как и многие другие имена. Фирма «Нику и Совгрен» упоминалась везде, где речь шла о строительстве дорог, мостов или шлюзов.

      – Строительством в Клерфоне занималась фирма «Нику и Совгрен».

      Мегрэ уже начал жалеть, что приехал. Он чувствовал симпатию к Огюсту Пуану, но история, которую тот рассказывал, вызывала у него ту же неловкость, что вызвала бы скабрезная шутка, произнесенная в присутствие дамы.

      Он пытался понять, какую же роль мог сыграть Пуан в трагедии, унесшей жизни ста двадцати восьми детей. Еще немного, и он спросил бы напрямик: «А вы-то тут при чем?»

      Он догадывался, что в деле оказались замешаны политики, и, возможно, высокого ранга.

      – Я постараюсь закончить как можно скорее. Премьер-министр поручил мне тщательно изучить все архивы моего министерства. Национальная школа мостов и дорог находится в прямом подчинении у Министерства гражданского строительства. Логично было бы заключить, что в наших архивах сохранилась хотя бы одна копия отчета Калама.

      Снова прозвучали теперь уже знаменитые слова: Отчет Калама.

      – И вы ничего не нашли?

      – Ничего. Мы безрезультатно перерыли даже чердак, все эти тонны запыленных бумаг.

      Мегрэ заерзал, ему стало неуютно в кресле, и собеседник это уловил.

      – Вы не любите политику?

      – Признаться, не люблю.

      – Я тоже. Каким бы странным это ни показалось, но я двенадцать лет тому назад согласился выставить свою кандидатуру на выборах именно для того, чтобы бороться с политикой. А когда меня три месяца назад попросили войти в состав Кабинета министров, я дал себя убедить исключительно потому, что хотелось внести некоторую долю чистоплотности в политические дела. Мы с женой люди простые. Сами видите, какую квартиру мы занимаем в Париже во время сессий Кабинета министров с тех пор, как меня назначили. Холостяцкая нора, временное пристанище. Жена могла бы оставаться в Ла-Рош-сюр-Йоне, где у нас свой дом, но мы не привыкли разлучаться.

      Он говорил естественно, без малейшей сентиментальной нотки в голосе.

      – С тех пор как я стал министром, мы официально живем в министерстве, на бульваре Сен-Жермен, но при малейшей возможности сбегаем сюда, особенно по воскресеньям. Но это не важно. Если я позвонил вам из телефонной будки, как, должно быть, сообщила вам жена – а мне кажется, что наши жены похожи, – так вот, если я позвонил вам из телефонной будки, то только потому, что опасаюсь прослушки. Я убежден – не знаю, справедливо или нет, – что мои разговоры в министерстве, а может, и на этой квартире, записываются, предпочитаю не знать, где именно.