Джунгли во дворе. Юрий Сергеевич Аракчеев

создал своими рисунками, подобранными под музыку, Уолт Дисней, – это ведь как бы материализованная мечта. "Счастливая, невозвратимая пора – детство!" Но почему все-таки "невозвратимая"? Вот ведь американский художник на какое-то время вернул нам его! Я помнил, что люди выходили из зала просветленными, взволнованными. Они не забыли о сложностях и трудностях повседневного, реального мира, однако сейчас глаза их светились детским восторгом. И добротой. Конечно же – добротой! Разве счастливый человек может быть злым? Если тебе хорошо, ведь так хочется поделиться своим счастьем с другими. Разделенная радость – радость вдвойне…

      Больше всего я опасался, что увиденное вечером во дворе не повторится. Вдруг это просто фантазия моя разыгралась, а на самом деле и не было ничего? Но дождь лил и лил. С печалью смотрел я на мокрые дворовые "джунгли", где, казалось, кроме мокрой поникшей травы, и нет ничего. Неужели, неужели сказочный мир лишь пригрезился мне?

      Весь этот день, пятницу, лил дождь, а я испытывал поистине танталовы муки. Да, вот так и бывает: когда очень ждешь чего-то…

      Но терпение и верность мечте вознаграждаются! В субботу с самого утра двор волшебно ожил. Засветились фонарики одуванчиков, загудели шмели, вылезли обогреваться на солнце мухи… Был выходной день, и я решил отправиться сразу в один из московских парков, Измайловский, на уютную полянку, открытую мною еще весной. Взял фотоаппарат с насадочными кольцами и недоснятой позавчера обратимой пленкой, вскочил в седло верного своего конька-горбунка – дорожного велосипеда "Прогресс", промчался по широким московским улицам, миновал мрачный старинный лес на окраине парка, добрался по тропкам до поляны, которая вся сверкала сейчас от росы, с замиранием сердца настроил фотоаппарат, дрожащими пальцами навинтил между объективом и корпусом переходные кольца, чтобы можно было фотографировать с близкого расстояния…

      Велосипед остался лежать под кустом, а я, затаивший дыхание путешественник, шагнул в мокрые, сверкающие на солнце зеленые дебри.

      …И увидел переплетение гладких светло-зеленых стволов, удлиненных тропических листьев, увешанных десятками голубоватых алмазов. То тут, то там ослепительно вспыхивали радуги. В беспорядочном хаосе желтым уютным островком светилась глянцевитая чашечка лютика. Миниатюрная глазастая мошка соблазнилась уютом, села на лепесток, но, обмочив в кристальной воде свои мохнатые лапки, тотчас взлетела… Каждая капля действительно отражала весь мир, но больше всего она отражала солнце и небо. Особенно живописными были те, которые лежали в углублениях листьев, – тяжелые, льдисто-объемные, невиданно крупные драгоценности, круглящиеся в зеленоватой оправе.

      Полянку можно было пересечь за несколько секунд – вся-то шагов пятьдесят в поперечнике, но, погрузившись в ее дебри, я ощутил себя в настоящих таинственных, полных кипучей, неведомой жизни, бескрайних джунглях.

      Вот белые цветы-звездочки,