На высоте птичьего полёта. Михаил Белозеров

не собираясь объяснять и теперь уже в открытую косясь на её лобок со стрижкой «рюмочка», о края которой я, чего греха таить, изрядно исколол себе язык, но только сейчас заметил это. – Я тебе оставлю ключи, будешь уходить, закроешь дверь. А деньги на такси на комоде в прихожей.

      – Вот ещё! – возмутилась она сонно. – Что я, проститутка?! А это…

      Только теперь я обратил внимание, что некоторые мысли она выражала одними и теми же общими фразами. Я посмотрел на неё с любопытством и тут же прости ей симптом Эллочки-людоедки, ибо у неё было неоспоримое преимущество перед другими женщинами – молодой и красивое, а главное, доступное тело, которое меня страшно влекло.

      Ещё в госпитале я понял, что бесконечно долго можно глядеть на три вещи: на дождь за окном, на сериал «Кухня» и на замкомроты Дорофеева, у которого был нервный тик. Но оказывается, что точно с таким же удовольствием можно пялиться на голую девушку, которая смотрит на вас влюблёнными глазами.

      – Ну как хочешь. Я тебе позвоню, – сказал я в страшном смятении, стараясь быть серьёзным и пытаясь обойти её, чтобы надеть брюки и отправиться на эту чёртову работу.

      – И это всё?! – удивилась она, загораживая мне выход и просовывая божественно гладкую ногу между моими безобразно волосатыми ногами, которых я стыдился.

      Я почувствовал влагу на своей ноге, я почувствовал, какие острые у неё соски, а запах такой сногсшибательный, что голова пошла кругом, и ей богу, остался бы. Что ещё нужно для счастья, кроме любви голой девушки? Но надо было идти отрабатывать всё то великолепие, в которое я вляпался.

      – Я же оставил тебе ключи?! Оставил! Захочешь, придёшь! Не захочешь, кинешь в ящик!

      – Какой ты всё-таки гадкий! – сказала она с любовное истомой и убрала ногу. – Мог бы и подвезти!

      Её последний взгляд едва не свали меня в нокаут. Я едва не сдался, не расслабился, не растёкся медузой под её ногами. Но я был мудр и опытен, я знал, что за всё надо платить, даже если ты виноват косвенно, и вспомнил свою жену и её нелепую смерть, и вовремя остановился: надо было предстать перед прекрасными очами Аллы Потёмкиной и меньше рефлексировать, а лучше вообще не думать.

      – Не могу, – всё-таки устоял я. – Через полчаса все будут знать, что я в первую же ночь привёл к себе девицу. То-то кое у кого будет радости.

      – У мамочки? – догадалась она снисходительно, с соответствующими нотками в голосе, мол, беги виляй хвостом, но я уже оправился и не дал ей больше возможности вертеть мной.

      – Не знаю, – покривился я за свой длинный язык, ибо не желал ничего плохого Алле Потёмкиной, тем более, что она страшно походила на мою жену.

      – Ну и хорошо! – повела Инна-жеребёнок, как кошка, изумрудными глазами. – Какое кому собачье дело?!

      – Вот когда куплю свою машину, тогда и буду катать, – пообещал я опрометчиво.

      – Когда-нибудь… кого-нибудь… другого… – обиженно бросила она нараспев, удаляясь на цыпочках в спальню, потому что пол был холодным.

      Я понял, что она знает жизнь и уже вкусила