Силиконовая надежда. Марина Крамер

свой брак ошибкой.

      – Я сделала бы куда больше, если бы не вышла замуж, – не раз говорила она, даже не понимая, какую рану наносит мне – выходило, что мы с Николенькой стали помехой для ее амбиций.

      – Почему в кабинете свет горит? – садясь за стол, спросила мама.

      – Это… кое-что почитать нужно было, – наливая ей кофе, ответила я.

      – У Николеньки собрание в школе. – Мама как-то рассеянно размешивала сахар в кофе и, казалось, думала о чем-то совершенно другом.

      – Ты успеешь? Или мне пойти? – Меньше всего на свете мне хотелось идти в школу к брату и выслушивать жалобы его учителей, но у мамы был такой усталый вид и такие синяки под глазами, что мне стало стыдно.

      – Нет-нет, не нужно, я сама…

      Бросив взгляд на часы, я поняла, что нужно торопиться, и виновато пробормотала:

      – Мамуль, мне пора… вечером поговорим, ага? – Я чмокнула ее в щеку и побежала одеваться.

      Павла уже перевели на этаж, я опоздала всего на полчаса и застала его уже в одноместной палате, бледного, с уложенной в повязку правой рукой.

      – Как ты себя чувствуешь? – присев на край кровати и поправив одеяло, спросила я.

      Павел, не открывая глаз, пробормотал:

      – Раненным в рабочую руку.

      – Паша, тебя прооперировали, все будет хорошо, мне заведующий сказал.

      – Да? Что еще тебе сказал заведующий? Что через пару недель я снова смогу оперировать?

      – Ну, не через пару недель, конечно, но сможешь. Я всю ночь читала…

      – Не сомневаюсь, – с неприкрытым сарказмом перебил меня Павел. – Как не сомневаюсь в том, что ты теперь запросто можешь сама оперировать все повреждения плечевого сплетения. Ты ж талантливая у нас.

      – У кого – «у вас»?

      – Хватит, Аделина, не надо. Я сам хирург и прекрасно понимаю, что и к чему.

      – Давай мы пока не будем это обсуждать. Сейчас главное – реабилитация. Хочешь, я поищу специалиста?

      – Сейчас я хочу, чтобы ты пошла на обход и осмотрела всех моих больных. А после трех придешь и отчитаешься. Все, иди. – И он отвернулся к стене.

      – Паша… – попробовала возразить я, но он, как и заведующий вчера, твердо сказал:

      – Иди, Аделина. – И я сдалась, потому что поняла – дискуссии не будет.

      Возможно, ему просто нужно побыть наедине с собой, свыкнуться с мыслью о том, что на восстановление уйдут долгие месяцы, и все это время он будет оторван от работы, а для хирурга это невыносимо. Есть только то, что есть. И уже ничего невозможно изменить. И я пока ничем не смогу помочь ему, а буду только напоминать о произошедшем.

      Тогда, много лет назад, мне казалось, что хуже этого уже ничего никогда не будет – когда ты видишь, как страдает твой любимый человек и как отталкивает твою руку, протянутую, чтобы помочь. Но нет – жизнь потом не раз доказывала мне, что я ошибалась. И вот снова я загнана в угол, испытываю бессильную злобу и мучаюсь от невозможности что-то изменить. Эти записки о долгах идут нескончаемым потоком, я боюсь открывать