Письма к утраченной. Иона Грей

внимания на детский визг…

      Джесс затрясла головой прежде, чем Уилл Холт закончил говорить.

      – Нет. То есть я не могу. Мне нужно… Мне нужно идти. Я тороплюсь. – Джесс отступала к дверям. – Извините.

      Двери поехали в разные стороны и выпустили ее на волю.

      Глава 10

1943 год

      Стелла проснулась словно от толчка.

      В течение секунды не могла сориентироваться, выдохнула с облегчением, поняв, что лежит в своей постели. Во сне она спотыкалась на строительном мусоре, тщетно рвалась из руин на улицу. Теперь Стелла лежала без движения. Тело будто из сырой глины – разве место такому между чистых, отутюженных простыней? Во рту сухо, язык прилип к нёбу, жажда невыносима. Пойти попить воды… Она села, и сразу же мозг ее был вынесен из черепной коробки и заменен на груду щебня.

      Благодаря затемнению свет в спальню не просачивался, однако Стелла услышала, как заливается какая-то пичужка, и поняла, что рассвет близок. В угольно-черном мраке она напрягла зрение, чтобы выяснить, который час. Тихо вскрикнула от ужаса. Часики, церемонно преподнесенные Стелле на Рождество Торнами-старшими, потерялись.

      Рука так дрожала, что не сразу получилось зажечь ночник. Когда же выключатель наконец щелкнул, часики не блеснули ни на столике, ни на стуле: растаяла надежда, что они были сняты в бессознательном состоянии. Стелла ворошила волосы, силясь по минутам восстановить события вчерашнего вечера. Она точно помнила, что надела часы перед выходом; ее еще Нэнси поторапливала. Потом… Потом она смотрела на циферблат в дамской уборной. А дальше… Господи! Перед глазами встала разрушенная церковь, пьяный Рон, хватающий Стеллу за запястье. Тогда-то часы и упали.

      Как ни ломала Стелла голову, а выход видела только один – немедленно отправляться на руины, чтобы поспеть домой к завтраку преподобного Стоукса. Она надела старую твидовую юбку и шерстяной свитер Чарлза, неудачно ею постиранный, непоправимо севший; прокралась в ванную, где выпила несколько пригоршней воды из-под крана и еще несколько плеснула себе в лицо. Ледяная вода, и ледяной линолеум под ногами. У Стеллы дыхание перехватило, острые кремни в черепной коробке ожили, вступили во взаимодействие. В зеркале отразилось восковое лицо. От мысли, что прямо сейчас надо выйти в предрассветную промозглость, навернулись слезы. Стелла, впрочем, не дала им пролиться. Она сама виновата.

      И получает по заслугам.

      В автобусе ехали рабочие военного завода. Стелле нашлось местечко в хвосте. То проваливаясь в дрему, то подавляя тошноту, она добралась до Стрэнда. Небо было как оперение на голубиной грудке, от разбомбленной церкви веяло покоем, щербатые стены таяли в розоватом свете. Трепеща, Стелла шагнула в дверной проем, в неф. Картины прошлой ночи выныривали, словно рыбы из мутного пруда, на поверхность памяти.

      В развалинах царили промозглость и сумрак. Первые лучи робкого зимнего рассвета еще не тронули этих камней. А все же в разбитых колоннах, в пустых оконных глазницах была некая мрачная