Ненужные (сборник). Александр Варго

вопрос, заглядывая в глаза мужчине, и Борису стоило неимеверных усилий, чтобы выдержать взгляд этих не по-детски серьезных глаз, которые с нетерпением ждали ответа. Правдивого, честного, искреннего ответа.

      – Нет, – тихо ответил мужчина.

      – Не блосай, – попросил Дима. – Сашка плачет все влемя. Вот я – муссина. Я не плачу. А она плачет. Знаешь, как она твоего ослика любит? Она все влемя с ним ходит. Она его Тим назвала.

      Борис ощутил, как в глазах собирается влага.

      – Я рад, что ей так понравился наш подарок, – только и промолвил он. Кашлянув, он спросил: – А где твой робот? Тот, что мы тебе подарили в прошлый раз?

      Оглянувшись, будто его могли подслушать, Дима со вздохом ответил:

      – Он сголел. Когда голел наш плошлый дом. Жалко, конечно. Но ты ведь еще мне подалишь лобота?

      Борис кивнул:

      – Непременно.

      – А еще у меня нога голела, – произнес Дима, выставив вперед забинтованную ногу. У него было такое довольное лицо, словно он гордился тем, что побывал в пожаре и получил ожог. – Чуть весь не сголел.

      На кухню вернулся Павел Егорович. Почесывая нос, он уселся на расшатанный стул, и Борису хватило лишь одного короткого взгляда, чтобы убедиться: инвалид специально уходил, чтобы спокойно, без лишних свидетелей «хлопнуть» рюмку. Следом вошла Екатерина, в неподвижности застыв у запятнанной жиром раковины.

      Дима скользнул по хозяину дома любопытным взглядом и сказал, обращаясь к Борису:

      – А знаешь, почему у дяди Паши одна лука? – зашептал он, и на его чумазой мордашке появилось заговорщическое выражение. – Не знаешь? Он ланьше был военным, и его бандиты поймали. Они ему луку отлезали.

      Бориса начал разбирать смех.

      – Военный, значит? – пряча улыбку, переспросил он, и Павел Егорович, покраснев, махнул рукой:

      – Вы его не слушайте. Он сочинять любит.

      – Хочешь семечек, поссы на веничек, – все с тем же серьезным выражением проговорил Дима. – Хлен в жопу вместо уклопу.

      – Боже, Дима! – воскликнула Елена Сергеевна, покраснев.

      – Это кто ж тебя так научил? – спросил Борис Сергеевич, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.

      Мальчуган махнул ручонкой в сторону хозяина квартиры:

      – Это дядя Паша так говолит.

      Теперь настала очередь краснеть Павлу Егоровичу.

      – Нда… – протянула Елена, многозначительно глядя на супруга.

      – Это плохие слова, Дима, – объяснил Борис ребенку. Лицо мальчика оставалось безучастным, словно он не видел каких-либо различий в понятиях «хорошо» и «плохо».

      – А ну, малец, давай в комнату, – наконец обрел дар речи Павел Егорович. – Старшим поговорить надобно.

      Дима с неохотой покинул кухню, и Екатерина покачала головой:

      – Ага, хорош военный. На заводе по пьяни руку под пресс сунул, вот и весь военный. Хорошо, всего не перемололи, как в мясорубке! И гадостям ребенка учишь… нехорошо получается, Павел Егорович.

      – Ты, Катька, помолчи, – недовольно пробурчал инвалид. – Я тебя еще ссыкухой помнил, и мы с