Длинный день после детства. Лев Борисович Усыскин

неудавшийся прыжок Борька сегодня и не вспомнил бы даже, если б не Нос, поспешивший на прощание добавить к словам Кирса свое, издевательское: «Если хочешь, Гольцов, подойди к тренеру по прыжкам. Может, он тебя возьмет…» Борька лишь кивнул на это, хмыкнув что-то нечленораздельное, – Нос в это время уже смотрел куда-то в сторону, правой рукой перебирая звонкое нечто в кармане своих роскошных, ярко-синих с тройными белыми лампасами, заграничных спортивных штанов. Еще пару мгновений спустя он извлек оттуда свисток и пригоршню серебряной мелочи, вывалил все на стол, указательным пальцем отделил несколько монеток в сторону и, пододвинув их на край, спихнул обратно в подставленную горсть. «Вот, возьми… здесь 2 рубля 15 копеек… это на резиновые очки, то, что ты сдавал в начале сентября, помнишь?..» Борька помнил. Собирали сначала рубль семьдесят на плавательные очки, как у олимпийского резерва, сказали, что их только начали выпускать в нашей промышленности и по этой причине еще долго не будет в свободной продаже. Потом заставили сдать еще по сорок пять копеек – сказали, что правительство изменило цену. Потом прошло три месяца, очков так и не появилось пока, но Борьке все же на секунду стало обидно, что теперь он эти очки не получит точно, – а в общем, довольно любопытно было бы, конечно, узнать, какие они на самом деле…

      Словом, приняв деньги в две свои ладони, обескураженный Борька непроизвольно сделал гортанью как бы глотательное движение – однако тут же справился с подступившими эмоциями и не глядя сбросил мелочь в целлофановый пакет с полотенцем и мочалкой. «До свиданья…» – «Будь здоров, Гольцов!.. Счастливо!..»

      …И потом – быстрые босые шаги прочь словно бы отливались эхом отовсюду – от сводчатого потолка, от пустых трибун и от по-зимнему черных фронтальных окон – «я не приду сюда больше… ни за что… никогда…»

      …Ласково-теплая вода щедро вбирала Борьку в свой шелестящий изменчивый конус, словно бы смывая всё напрочь – обиды и тревоги, тягостное и гнетущее. Успокоенное сознание теперь изгоняло из себя сколько-нибудь неприятные или болезненные мысли, – лишь вскользь коснувшись злополучных прыжков с вышки, оно тут же, по неведомой цепочке образов и ассоциативных связей, перескочило сперва на увиденный недавно по телевизору «Остров сокровищ», затем, естественным уже порядком, – на книжку «Похищенный. Катриона» из «Библиотеки приключений», подаренную год назад на день рождения и с ходу прочитанную взахлеб. Потом вспомнились пухлые синие томики собрания сочинений Р. Л. Стивенсона, один за другим, включая стихи и показавшегося донельзя скучным «Сент-Ива», проглоченные Борькой осенью, – папа последовательно приносил их с работы и уносил назад спустя несколько дней… А дальше Борьке примечталось что-то уж совсем неконкретное – какие-то пиратские похождения, бородатые люди в ботфортах и треуголках, корабли и мачты, таверны и неведомый Борьке