Чистые пруды (сборник). Юрий Нагибин

не топится, – смущенно пробормотал отец. – А вы что – дежурите?

      – Дежурю… Случайно услышал, что к тебе сын приехал, вот и зашел проведать, как вы тут… А ну, собирайтесь, я вас в баню провожу, сегодня для указниц топили.

      – А можно? – неуверенно проговорил отец.

      – Дмитрий! – сурово оборвал его вошедший. – Я сказал – всё!

      Дежурный явно рисовался, и рисовка его адресовалась ко мне, человеку с воли. При всей своей неопытности я сразу это почувствовал, но был так ему благодарен, что даже простил его фамильярное обращение с отцом. Я быстро покидал в чемоданы продукты и вещи, и мы вышли на серебристый, звонко скрипящий снег. Какие-то светящиеся, зыбкие тени бродили по черному, в редких звездах небу. Я спросил: что это?

      – Северное сияние, – глухо проговорил за моей спиной отец.

      Мороз склеивал губы, пресекал дыхание, жестко растягивал кожу по скулам, сжимал виски, мозжил пальцы, и, когда мы подошли к бане, я не чувствовал ни лица, ни рук, ни ног.

      Наш проводник распахнул одну дверь, затем другую, в глаза ударило, ослепив, густым банным паром.

      – Вот лярвы! – выругался проводник. – До сих пор возятся. Сейчас я их турну!

      Пар расцедился, и я понял, к кому относились его слова. Мы стояли в предбаннике, набитом полураздетыми и вовсе раздетыми женщинами. Иные отжимали влагу с мокрых волос, иные вытирались тощими полотенчиками, иные застегивали лифчики, тесно сводя лопатки, другие надевали через головы юбки, натягивали чулки, штаны, а те, что уже оделись и обулись, увязывали грязное белье. Но все они, и полуодетые, и раздетые, не обратили ни малейшего внимания на приход троих мужчин. Ни одна не отвернулась, не изменила позы, не прервала начатого движения. И когда наш спаситель, подойдя к ним, велел поторапливаться, они оставались все так же слепы, глухи и немы, и в этой их безучастности к окружающему было что-то зловещее.

      – Несчастные женщины, – вполголоса сказал отец. – Это опоздавшие на работу, или, как их тут называют, указницы.

      – Мы приехали одним поездом!

      Невольно я еще раз взглянул на женщин, но эти молчаливые, бесстыдные, с грубыми, обветренными и распаренными лицами купальщицы как-то уж очень не походили на виденную мною днем веселую, пеструю стайку. К тому же одежда на тех, кто успел ее натянуть, была скверная, грубая, рваная: бумазейное белье, бумажные чулки, ватники, сапоги, валенки.

      – Нет, – сказал отец, – сегодняшняя партия уже прошла санобработку. Это – старички.

      – Что значит «старички»?

      – Ну, давно прибывшие.

      – То-то я вижу… Те, что сегодня приехали, совсем иные, – сказал я. Настоящий цветник.

      – Эти выглядели не хуже, – грустно сказал отец. – Их помещают с уголовниками, через месяц ни одну не узнать. Раздетые, разутые, замученные, опустившиеся… Уголовники насилуют их, проигрывают друг другу в карты. Потом тяжелейшие земляные работы… Сохраняются более или менее лишь те, с кем живет лагерное начальство.

      Пока мы разговаривали, наш избавитель притащил откуда-то