Желание одержимого. Невроз навязчивости в лакановской теории. Александр Смулянский

вперед движение также носило следы истерического желания, которое побуждает желание аналитика обнаруживать готовность потерпеть неудачу ценой той или иной яркой гипотезы – желание в своем роде погибнуть как автор на глазах у строгого читателя.

      Каким образом с аналогичной позиции можно рассмотреть невроз навязчивости? Какой отпечаток желание аналитика, направленное на невротика этого типа, наложило на развитие фрейдовской теории в целом?

      Ответ на этот вопрос осложнен тем фактом, что истерическое желание, представляясь – точнее, будучи желаемым представляться – бурным и драматичным, без труда нашло выражение в методологии психоаналитического подхода. Можно заметить, что аналитик лишен в отношении истерии какого бы то ни было сопротивления на теоретическом уровне: он заблуждается в своих гипотезах, но делает это вместе с истерическим субъектом. Невроз навязчивости же допускается в клинический дискурс на совсем иных основаниях: лишенный драматизации, хорошо и подробно описанный в медицинской литературе, он выглядит до такой степени проработанным, что какое-либо самодеятельное вмешательство здесь на первый взгляд просто исключено. Характерно, что если описание истерии в клинической литературе является пластичным, – вплоть до того, что говорят даже об «эпохальном изменении» картины истерического невроза, хотя сама истерическая позиция при этом, как известно, никуда не исчезает – то подача невроза навязчивости остается примерно в одинаковом положении: его симптоматика не изменяется со временем, и вместе с этим не претерпевает особых изменений ее описание.

      Данный факт необходимо рассматривать не как проявление клинической устойчивости данного невроза, а как нечто, непосредственно обязанное особенностям желания навязчивого типа: оно на первый взгляд не требует от аналитика особых подвигов, но не подает ему руки, заводя его в то же время в ловушку самообмана. Не случайно Лакан иронически называл анализ навязчивого невротика «медовым месяцем для психоаналитика». Усмешка несомненно обязана тому, что так кажется только поначалу. Высокая степень рефлексивности навязчивого субъекта, его внешняя «самокритичность», его готовность следовать за указаниями аналитика, контрастирующая с независимой и сопротивляющейся позицией истерического субъекта, – все это поначалу обманывает того, кто надеется найти в обсессике союзника анализу.

      На деле именно навязчивый невроз оказывается наиболее сильным средством соблазнения в аналитике чего-то такого, что относится не к желанию выманить на свет скрытый объект, а к рубежам, на которые психоаналитик то и дело отступает ввиду того, что само по себе удержание аналитической позиции, как мы знаем от Лакана, является невыполнимой задачей. Если истерический невроз и вызвал к жизни некоторые, говоря современным языком, неполиткорректные решения Фрейда, которые в ряде случаев приводили к резкому концу лечения и которые сам он впоследствии