Яблоко от яблони. Юлия Белохвостова

на простенький мотив,

      вбивают капли в подоконники,

      полощут чистое белье,

      и головой качают слоники

      на полке в комнате её.

      Он списывает эти шорохи

      на складки мокрого плаща,

      не различая в общем ворохе

      произнесённого "прощай"

      Перевод с рыбьего

      Так заглядишься в глубокую черную воду,

      словно глазами ощупать пытаешься дно,

      словно мучительно ищешь слова перевода

      с рыбьего на человечий, понятный,

      родной.

      Так намолчишься, намаешься этим

      молчаньем,

      словно оно тяжелее гнетущей вины

      всех мастериц виноватого взора и камнем

      тянет ко дну, где такие же камни видны.

      Где намывает теченьем песок, укрывая

      бледных утопленниц, канувших в воду

      без слов,

      в мертвой воде без следа растворилась

      живая —

      не остается на смерти от жизни следов.

      Ближе и ближе к воде наклоняясь

      бездвижной,

      словно расслышать пытаясь ее немоту,

      так и нырнешь, только охнуть успеешь

      неслышно,

      только ладонь поднесешь

      к удивленному рту.

      Тропинка до щучьего озера

      Ночь жасминового цвета, запах лета, вкус греха —

      позднеспелого ранета, не поспевшего пока,

      ночь прохладная легка, речь не связана запретом…

      Вяжет зеленью незрелой развязавшийся язык,

      сосен розовое тело зябнет в ниточках росы,

      и в предчувствии грозы куст кивает веткой белой.

      Совпаденья и созвучья, каждый выдох невесом,

      озеро темнеет Щучье, до него идти пешком,

      возвращаться – босиком, наколов ступни о сучья.

      Возвращаться… сладкий, клейкий, темный лист сорвать

      с куста,

      сесть на каменной скамейке возле черного креста,

      этот куст перелистать, листья – ржавые копейки.

      Разжимает руки лето – листья смятые в руках,

      размышления поэта, божий свет и божий страх,

      цвет жасмина в волосах, ночь жасминового цвета.

      Не об этом

      Воспоминания отрывисты и колки,

      как тонкие сосновые иголки,

      упавшие за шиворот с деревьев

      и комарами жалящие шею.

      Укус – бесцеремонность глаз твоих,

      другой укус – мы курим на двоих

      последнюю чужую сигарету

      и говорим о чем-то. Не об этом.

      И день закончился, и ночь не наставала.

      Короткое, как память, одеяло,

      не согревало, и дорожки дрожи

      из-под горячих пальцев шли по коже.

      Согреться можно, придвигаясь ближе.

      Иди ко мне, иди со мной, иди же…

      Пой, птичка, пой, меняй припев с куплетом.

      Мы думаем, должно быть, не об этом.

      Дождь заворачивал в шуршащие обертки

      обрубленные пни домов коротких,

      скамеек зябко выгнутые спины,

      и стройные ряды деревьев длинных,

      и