Впрочем, неважно. Нерасстанное (сборник). Анна Всеволодова

убрана была по обычаю своего природного племени. Волосы у неё были заплетены вокруг всей головы; но задняя её коса была длиннее всех прочих, и оканчивалась шёлковою красною кистью, по середине которой висел маленький медный колокольчик. Голова её покрыта была сеткою, обнизанною змеиными головками, и обвешана малыми серебряными монетами, что у неё заменяло место алмазов. Сверх этой сетки возвышался на голове её теремок из кисеи, наподобие гренадерской шапки, и оканчивался шёлковою кистью с колокольчиком, который звенел каждый раз, когда она ни повёртывала голову. После венца, столы устроились перед двором церковным, во всю улицу, ибо, гостями были не только офицеры и солдаты гарнизона, многие с семействами своими, но и ученики и учителя гарнизонной школы, иной народ разного чину.

      Лизавета Романовна заметно скучала множеством подблюдных песен, обрядных вопросов и ответов, чествований «павы» и «соколика» с необходимыми плачем, воем и величанием, бесконечными пожеланиями «в злате, яхонтах ходить, людям серебро дарить». Наконец, после иных многих, настала и учителям беда произнести приличные случаю панегирики. По знакам, подаваемым мне Лаврентием Жильцовым, понял я, что немалую окажу ему любезность, взяв на себя сей труд.

      – Как уже много сказано похвал, хотел бы я невесту восхвалить, да чем начать, не знал.

      «Как роза ты нежна, как ангел хороша,

      Приятна как любовь, любезна как душа;

      Ты лучше всех похвал; тебя я обожаю.

      Нарядом мнят придать красавице приятство

      Но льзя ль алмазами милей быть дурноте?

      Прелестнее ты всех в невинной простоте:

      Теряет на тебе сияние богатство.

      Как по челу власы ты рассыпаешь чёрны,

      Румяная заря глядит из тёмных туч;

      И понт как голубый пронзает звёздный луч,

      Так сердце глубину провидит взгляд твой

      скромный.

      Но я ль, описывать красы твои дерзая,

      Все прелести твои изобразить хочу?

      Чем больше я прельщен, тем больше я молчу:

      Собор в тебе утех, блаженство вижу рая!

      Как счастлив смертный, кто с тобой

      Проводит время!

      Счастливей тот, кто нравится тебе.

      В благополучии кого сравню себе,

      Когда златых оков твоих несть буду бремя»?

      При сём вопросе украдкою обратил я к Лизавете Романовне глаза свои, ища одобрения читанным виршам, а может и не только им, впрочем, это неважно. Она казалась изумлённою и в то время, как я принимал дань моему поэтическому гению от учителей и офицерства, написала грифелем на аспидной досочке, с которою никогда не расставалась: «Давно ли складываете вирши?»

      Я отвечал было утвердительно, но был тотчас жестоко угрызён собственной совестью и прибавил письменно же, чтобы другим не в примету было:

      «Слышанные вами вирши писаны господином Державиным. Ему родиться в 1743 году, он станет знаменит.