Петр Иванович. Альберт Бехтольд

повторил, еще медленнее, еще четче и еще более на французский манер. Но приказчик только качает головой и зовет старшего. Тот спрашивает на хорошем немецком, чего господин желает.

      – О дэ Колонь Алиэнор, – уже в третий раз повторяет Ребман.

      Этот запах запомнился ему в первый же день пребывания в Барановичах. Такой сильный, дурманящий. Именно тем он Ребману и понравился. «Я тоже должен таким обзавестись», – подумал тогда он, и при первой же возможности спросил у Маньина название парфюма и узнал, где его можно купить. И вот наконец он его приобретает.

      – А, господин желает одеколону! Простите, какой марки?

      Ребман повторяет в четвертый раз. И уже через минуту он держит в руках драгоценный флакончик и видит, что это именно то, что показывал ему Маньин. Сначала он боялся, что цена окажется слишком высокой, у него осталось только несколько рублей. Но одеколон стоил всего рубль.

      – Ну а теперь вперед, на всех парусах!

      – И дальше пойдем пешком?

      – Так это же как раз за этой, как ее, – ну да! за Владимирской горкой. Уже совсем недалеко.

      – Нет, для глаз недалеко, но для ног – во всяком случае, не меньше часу ходьбы. Лучше поедем трамваем, а то и сегодня не попадем в Лавру. Там за две минуты всего не осмотришь. Это же целый город, даже два: один – на горе, а другой – внутри горы.

      Во время поездки, которая с пересадкой заняла около получаса, Ребман спросил у Штеттлера:

      – А ты знал Водноголового?

      – Это еще кто?

      – Как же, брат Пьера Орлова!

      – А, того самого? Ну да, он как раз покончил собой, когда я еще служил у них.

      – Так что же у него было?

      – Да ничего, кроме того, что он был разумнее их всех. Светлая голова, скажу я тебе, из него бы мог получиться настоящий ученый.

      – Ученый с таким диагнозом – водянкой головного мозга?

      – О, это они всем только рассказывали, потому что он, Мадам и…

      – Но Маньин ведь говорит, что он был настоящим дьяволом, даже еще опаснее.

      – Да, в каком-то смысле. Он-то знал, что у них происходит. Именно поэтому его и заточили в Батуме и утверждали, что он буйный и припадочный. На его месте любой другой реагировал бы точно так же. Но такие штучки довольно часто случаются на святой Руси. Это же сатрапы, как пишут в книгах. Будь с ними поосторожнее, ни во что не ввязывайся, не то пропадешь. Стоит только словечком обмолвиться, и – хопп! – у тебя уже полиция на хвосте. А те не верят ни одному твоему слову, даже если ты говоришь чистую правду.

      Тут им нужно было делать пересадку. И как только они снова уселись, Ребман продолжил:

      – Вот что я хотел спросить: ты знаешь что-нибудь о ритуальном убийстве, совершенном здесь в Киеве?

      От удивления Штеттлер сделал брови домиком:

      – Они что, пытались тебя обработать этими россказнями?

      – Не просто пытались.

      – И ты оказался таким ягненочком? Нас ведь в Швейцарии еще в школе ушили…

      – Я не ягненок и не овечка.

      Штеттлер похлопал Ребмана по плечу:

      – Ну, будет, я же не хотел тебя обидеть.

      Но