Христианский целибат. Величие и нищета. Хавьер Гарридо

бы «плотью», бесплодной, эгоистической любовью, но Бог может сделать умершую любовь лоном, рождающим жизнь, творить из ничего и воскрешать мертвых.

      Оправдание мудростью Креста

      На мой взгляд, следует интегрировать обе позиции, не абсолютизируя их.

      а) Мы не должны забывать о факте существования нехристианского целибата. Нерелигиозная традиция (например, связанная с соображениями мирской этики) учит нас, что целибат по отношению к жизни не является выбором, который вырывает нас из мира. В этом смысле размышления над антропологическими предпосылками христианского целибата не только не представляют для него угрозы, но, наоборот, подкрепляют его. Притязания же на чисто духовное его обоснование приводят к тому, что он становится не только чем-то бесплотным, но и «подозрительным».

      б) Я, со своей стороны, предпочитаю говорить об «антропологических предпосылках». Мой целибат строится не на моей самореализации. Конечно, это такой же способ бытия личности, как и всякий другой. Я должен проявлять свою любовь к людям, но если я пытаюсь реализовать себя, то любви нет. Слепота гуманизма как системы – в том, что он забывает о радикальной динамике самоосвобождения, существующей только в выходе из самого себя. Преодоление, трансценденция, самозабвение свойственны любви.

      в) По крайней мере, они свойственны ей в целом, ведь драма человеческой любви рождается из противоречия: почему в этом акте, в котором я забываю о себе, все заканчивается тем, что я вновь и вновь возвращаюсь к себе? Супружеская любовь начинается с влюбленного восхищения, с влечения, сосредоточивающего меня на другом и связывающего с ним настолько, что я как бы не обладаю собственной, отдельной жизнью. Она свершается в экстазе взаимной самоотдачи, в тайне «двоих в одном». Но откуда это невыразимое чувство, что во взаимной отдаче две человеческие сущности переплетаются, стараясь достичь своей собственной законченности, пусть и в другом?

      Целибат трудно обосновать не потому, что он заключается в отказе от супружеской любви, а потому, что он претендует на то, чтобы быть трансцендентной любовью, далеко превосходящей любовь супружескую, и здесь необходимо найти правильное место для религиозной традиции нехристианского целибата. Науки о человеке видят в нем отречение, отказ. Религиозная мудрость уже давно пришла к тому, что отказ – это условие более высокой и более всеобъемлющей любви. Буддийский монах, освобожденный от требований своей сексуальности, стремится разорвать обусловленность естественной ограниченности и отделить человеческий дух, открывая ему горизонты недоступной тайны, когда сознание и Бытие погружаются в безмолвие, по ту сторону всего, даже любви.

      г) Однако для христианина, живущего в целибате, выше межличностной любви ничего нет. Он отказался от брака не потому, что брак – это цепи, а потому, что Бог призвал лично его к исключительной любви и близости с Собой.

      Можно ли спорить с Богом, Который тебя выбирает? Здесь главное – не отказ, а следствие этого выбора.

      Потому