Я – Игрок. Павел Сергеевич Кувшинов

от обстановки портит плохое освещение. Несмотря на то, что остатки дневного света ещё могут проникать в комнату, окно завешено тёмными занавесками, поверх которых женщина повесила ещё и лоскут чёрной материи. Единственный источник света в комнате – это четыре короткие свечи в глубоких плошках, расставленные по углам комнаты.

      Но это не идёт в сравнение с видом умирающего человека. Мужчина лежит на кровати, а его тело по шею скрывают несколько одеял.

      – Лекарь сказал, что мужу вреден яркий свет, – поясняет жена больного, проследив за моим взглядом. – Надеюсь, вам это не помешает, милорд?

      – Для успешной Игры свет не нужен, – тихо отвечаю я, присаживаясь на край постели.

      Человек выглядит просто ужасно. Большую часть лица покрывают красные воспалённые наросты. Мужчина дышит тяжело и прерывисто, губы шевелятся, словно тот без умолка что-то шепчет, не издавая при этом ни звука. Я приподнимаю его правое веко и вижу, что глазное яблоко вместо белого стало розовым, а зрачок глубоко закатился.

      – Какой диагноз поставил лекарь? – спрашиваю я.

      – Красная лихорадка, – говорит женщина и закусывает нижнюю губу.

      По её щеке скатывается слеза, которую я лишь чудом замечаю в полутёмной комнате. Похоже, она ещё может напустить на себя беззаботный вид за пределами этих стен, чтобы не обременять гостей и постояльцев своим горем, но здесь, в шаге от умирающего супруга, она едва сдерживает свои эмоции.

      – Мне нужен нож, – говорю как можно мягче.

      Не хватало еще перепугать её.

      Девушка выходит из комнаты, но уже через минуту возвращается, протягивая мне нож для резки овощей. Следом за ней в комнату входит низенький старец. Он настолько худощав, что передо мной невольно возникает отвратительная картина: некий неизвестный мучитель вонзает в старика большую иглу, с помощью которой высасывает из него всю плоть и внутренности, оставляя жертве лишь бескровное полотно тонкой кожи, неуверенно обтягивающей хрупкий скелет.

      На мужчине надеты лишь шерстяные штаны и такие же тапки без задников. Благодаря обнажённому худощавому торсу, на котором можно без труда пересчитать все рёбра, лысому черепу и полутёмной комнате, вошедшего человека лёгко можно принять за ожившего мертвеца.

      Старик входит в комнату, не обращая на меня никакого внимания. Проходит мимо, шаркая тапками (он даже не пытается поднимать ноги при ходьбе), и встаёт рядом с женщиной, которая вполне может приходиться ему дочкой или даже внучкой. После этого мужчина принимается заботливо гладить её по локтю.

      И это действует! Хозяйка постоялого двора, до этого принявшаяся судорожно сплетать и расплетать пальцы, немного успокаивается, и вскоре оставляет это бесполезное занятие.

      Тем временем я откидываю одеяло. Приподняв руку больного, делаю ножом аккуратный надрез на его ладони. Из раны выступает немного густой крови, которая тут же запекается, как при ожоге. Я возвращаю нож хозяйке постоялого двора и вновь накрываю её мужа одеялом.

      Конечно,