Маяк Птичьего острова. Хроники земли Фимбульветер. Татьяна Авлошенко

подтягивались новые слушатели.

      Стражники были довольны.

      Когда я, наконец, добрался до «насеста» Хельги, там уже сидел Оле Сван.

      – …Тем более что не я его, а он меня стукнул.

      – А ты приложил к этому все усилия.

      – Хельга, он стражу ругал. Ларс подтвердит.

      – Истинная правда.

      – Это заговор? – выгнула бровь сестра. – Опять за старое?

      В первые годы в Гехте мне часто приходилось драться. Улица вообще жестока к пришлым, а я, потомок знатного рода, живущий не в роскоши, ученик хрониста, ремеслом своим и клятвой всегда говорить правду обреченный на безвременную смерть, и потому непонятный, чужой, был особо притягательной мишенью для каверз и насмешек. «Его родная сестра хронисту продала!» – было самой безобидной из них. А что еще говорили про Хельгу, этого я не повторю и под пытками. Потому после очередного побоища я шел не домой, а в караулку к Оле. Капитан шипел, как пещерный полоз, вытирал мне текущую из носа юшку, помогал замыть пятна крови на куртке, а потом учил, как защищаться и как давать сдачи. Провожал до дома и вдохновенно врал Хельге, что я упал с кхарна, неудачно подставился под деревянный учебный меч, не заметил открывающуюся дверь. Ну что поделаешь, слабый нос, стоит легонько стукнуться, так он тут же кровить начинает. Я молчал, потому что хронисты не лгут. А в дни, когда Оле срывался и от неизбывной тоски по Хельге засиживался в кабаке, выбегал впереди стражника на разведку, чтобы вовремя предупредить, и хесса главный прознатчик не засекла, что капитан Сван явился на службу пьяненький.

      Недавно выяснилось, что сестра про все наши сговоры прекрасно знала.

      – Хельга, – до этого Оле стоял, опершись руками о стол, но теперь не глядя подтянул табурет и уселся основательно. – Я не знаю, чего ты кочевряжишься, но женщина ты умная, к тому же моя жена, значит понимать должна. Я ведь клятву давал – в этом городе закон и порядок беречь и защищать.

      – Закон, Оле, – тихо вставила Хельга.

      Сван мотнул медвежьей башкой, словно уздечку сбросил.

      – А прежде всего людей беречь. И мерилом всему моя совесть. Если я однажды натворю такое, что мне будет стыдно перед вами, семьей моей. Или перед ребятами из стражи. Полковником Гъерном. Олафом Трюгом, доктором. Торой Хольм. Хеском ректором нашим. Другими хорошими честными людьми. Вот это плохо будет. А еще хуже, если я чего-то могу, но не сделаю. И Ключаря я без доказательств взял, потому что по совести мне так положено. Что ударить себя заставил – не стыдно. Ждать, пока его на краже накроем, по закону? Долго придется. А так хоть на три дня, а одним вором в городе меньше. Я преступника притащил, а под честный суд его ты подводи. Грехов на нем, что сосулек по весне. А ты кружева словесные плести мастерица, на чем-нибудь да поймаешь, припрешь, сознается. А отпустишь на этот раз, снова приволоку. Я Ключаря в каталажку пристрою. Уж как сумею. Только пока я живой, в этом