По велению Чингисхана. Николай Лугинов

проснись, Тэмучин! – трясла его Борте. – Еда поспела

* * *

      Пал Тайхал.

      Гонец, на кончике языка доставивший эту веселую весть, сам оказался в осаде из плотного кольца детей, нукеров, женщин, которые сопровождали его к сурту Тэмучина. Даже собаки в недоумении оглядывали друг друга, словно испрашивая дозволения лаять или не лаять на суматоху.

      Но едва эта радостная весть достигла слуха Тэмучина и еще не высохла кровь непокорных мэркитов Тайхала, как восстали мэркиты, добром вошедшие в Тэмучиново войско и жившие в опасной близости от ставки. Не затем ли человек имеет два уха, чтоб в одно влетала добрая весть, а в другое – плохая? Столкнувшись в голове, они высекают искры гнева и непонимания: хан тут же вскочил на коня, устремившись в мятежную ставку, окруженный телохранителями. Он не укрыл тела кожаными латами и мог пасть от любой, даже не изощренной стрелы, но старый глава ставки Усун-Туруун упредил возможную беду. Старика вело провидение, когда он, обосновав северные ставки и без потерь минуя земли жестоких хоро-туматов, вернулся на родину с послушным своей воле и закаленным в походе войском накануне мятежа и жестоко подавил смуту. Мэркитов, кто остался в живых, загнали в глубокую промоину, по дну которой журчал ручеек. Выступивших из уговора тойонов привязали к деревьям на опушке леса.

      Когда прискакал взъяренный Тэмучин, то увидел на опушке следы жестокой схватки, пронзенные стрелами тела нукеров и ивовые щиты, обезображенные сабельными метами лица убитых и раненых. Он увидел лошадь, что тщетно пыталась вырвать зубами застрявшую у крестца стрелу и ходила как заколдованная по кругу, и ржание ее было красноречивым, понятным сердцу степняка.

      Над поляной уже кружили стервятники, издали чуя свежую кровь.

      «Лучшие мои люди!.. – кипел Тэмучин. – Они убиты в спину!»

      Осторожно, чтоб не попасть под горячую длань хана, подал голос старый Усун-Туруун.

      – Хан, люди взбешены! – сказал он. – Предательство не должно быть безнаказанным. Может, порубить всех мэркитских главарей у них на глазах, хан?

      Боорчу подлил масла в огонь, сказав:

      – Мы у них даже оружия не отняли, а они ударили в спину! Грех! Если мы их не укоротим на голову, то зараза погубит нас как поветрие, хан!

      – Соберите погибших, – не глядя ни на кого, приказал Тэмучин. – Их надо похоронить и побеспокоиться об их ставках в другом мире…

      Он замолчал, понурив голову и оглаживая конскую шею жесткой ладонью.

      Живые склонялись над мертвыми, собирая оружие, одежду, – ничего из имущества убитого не должно пропасть. Таков обычай, который должно выполнять всем, кто решил жить одной жизнью с борджигинами. Китайцы тем и велики, что живут древними законами, что запечатлены на рисовой бумаге. Джирджены завоевали китайцев, но приняли древние обычаи побежденных и так перемешались с китайцами и растворились в их быту, что поди разбери: кто из них истинный китаец, если не знать презрительную