Алхимик. Пауло Коэльо

два года овладевал он искусством пастуха и достиг в нем совершенства – умел и остричь овцу, и помочь ей произвести на свет ягненочка, и от волков защитить. Знал как свои пять пальцев все пастбища Андалусии, знал и точную цену любой из своих овец.

      В хлев, где его дожидалось стадо, он пошел самой длинной дорогой. В этом городе тоже был свой замок, и юноша решил подняться по откосу и посидеть на крепостной стене. Оттуда видна была Африка. Кто-то ему когда-то объяснил, что из Африки в незапамятные времена приплыли мавры, надолго покорившие чуть не всю Испанию. Сантьяго терпеть не мог мавров: должно быть, это они и привезли сюда цыган.

      Со стены весь город, вместе с рыночной площадью, где они со стариком еще недавно беседовали, был как на ладони.

      «Будь проклят час, когда он мне повстречался», – подумал юноша. Ведь всего-то и нужно было, чтобы цыганка растолковала ему сон. Ни она, ни старик вроде бы не придали никакого значения тому, что он пастух. Верно, эти люди – одинокие и во всем изверившиеся – не понимают, что нет пастуха, который бы не был привязан всей душой к своим овцам. А Сантьяго знал про каждую все и во всех подробностях: та – яловая, та через два месяца принесет потомство, а вон те – самые ленивые. Он умел и стричь их, и резать. Если он решится уехать, они без него затоскуют и будут как потерянные.

      Поднялся ветер. Он знал этот ветер – люди называли его «левантинцем», потому что это он вздымал паруса мавров, пришедших из Леванта, из восточной части Средиземного моря. Юноша, пока не побывал в Тарифе, и не подозревал, что африканское побережье так близко. Опасное соседство – мавры могут нагрянуть снова. Ветер усиливался. «Не разорваться же мне между овечками и сокровищем», – подумал Сантьяго. Надо выбирать между тем, к чему привык, и тем, к чему тянет. А ведь есть еще и дочка лавочника, но овцы важнее, потому что они зависят от Сантьяго, а она – нет. Да и помнит ли она его? Юноша был уверен: она и не заметит, если он не появится перед ней через два дня, потому что все дни казались ей одинаковыми, а когда один день похож на другой, люди перестают замечать то хорошее, что происходит в их жизни всякий раз после восхода солнца.

      «Я оставил отца и мать, замок, что находится возле моей родной деревни, – размышлял он. – Они привыкли жить в разлуке, и я привык. Стало быть, и овцы привыкнут, что меня нет».

      Он снова оглядел с высоты площадь. Бойко шла торговля воздушной кукурузой; на той скамейке, где он разговаривал со стариком, теперь целовалась парочка.

      «Торговец…» – подумал было Сантьяго, но докончить мысль не успел: прямо в лицо ударил новый порыв «левантинца».

      Ветер не только наполнял паруса завоевателей-мавров, он нес с собой тревожащие душу запахи пустыни, запах женщин под покрывалами, запах пота и мечтаний тех, кто когда-то пустился на поиски неведомого, на поиски золота и приключений. Он приносил и запах пирамид. Юноша позавидовал свободному ветру и почувствовал, что может ему уподобиться. Никто не стоит у него на пути, лишь он сам. Овцы, дочь суконщика, поля Андалусии – все это лишь подступы к своему Пути.

      На следующий день