Дочь того самого Джойса. Аннабел Эббс

с отцом…

      – Да, множество путешествий и множество разных домов, но ни у одного из них не было даже крыльца.

      Я улыбнулась, как актриса на афише, и откинула голову назад, как бы отбрасывая прошлое. Я совершенно не намеревалась омрачать атмосферу нашей встречи обсуждением моего детства. Однако мистер Беккет настаивал. Он пожелал узнать, какие города более всего вдохновляли моего отца и где я ходила в школу.

      – О, то там, то здесь. Я сменила восемь разных школ. Или девять? Или десять? Уже и не вспомнить. Три в Триесте, две в Цюрихе, одна в Локарно, еще две в Париже. В среднем почти одна школа в год. – Я надкусила пирожное. Я все еще помнила эти первые дни в новых школах и новых городах, руку Джорджо, сжимавшую мою руку, ошеломляющую пестроту новых лиц, говорящих на незнакомых языках, сосущий страх где-то в желудке.

      – Должно быть, вам пришлось очень нелегко, – ласково произнес мистер Беккет. Он глядел на меня с такой нежностью, что на минуту мне захотелось рассказать ему все, снять груз с души, выпустить на волю все эти воспоминания, что я смотала в крепкие клубки и запрятала поглубже. Но вместо этого я просто доела пирожное, стряхнула крошку с колен и не сказала ничего.

      – Какой язык вам нравится больше всего? – Мистер Беккет встал и подбросил в печку угля, наполнив комнату густым облаком дыма.

      – Когда мы в кругу семьи, вчетвером, мы говорим по-итальянски. Когда приходят ирландские друзья баббо, мы переходим на английский. А мы с Джорджо пользуемся немецким, если не хотим, чтобы нас поняли друзья баббо. И естественно, мы говорим на французском, когда выходим в город. Это же Париж. Но больше всего я люблю итальянский. Баббо называет его языком любви. – Я погромче произнесла слово «любви», чтобы мистер Беккет расслышал его, шуруя в печке.

      Мистер Беккет вернулся к дивану. Его лицо порозовело – не то от жара, пока он возился с печкой, не то от мыслей о любви… понять было сложно.

      – Вы настоящий полиглот. Я завидую вам. Я пытался выучить немецкий, язык философии. Ваш отец бегло разговаривает на немецком? – Мистер Беккет осторожно уселся, стараясь избежать выпирающих пружин и пучков конского волоса, и вытер пот со лба.

      – Да, – ответила я. Однако мне порядком надоело разговаривать о баббо, поэтому я решила сменить тему. – Сегодня День святой Лючии. Известно ли вам это? – Я взяла из коробки нежно-розовое пирожное и надкусила его так изящно, как только могла.

      – День святой Лючии? – Мистер Беккет быстро скрестил ноги и тут же вернул их в прежнее положение. Он напомнил мне сверчка или кузнечика – сплошные ломаные линии и углы.

      – Какая, в сущности, ирония. Святая Лючия считается покровительницей слепых, а баббо почти слеп, Джорджо теперь тоже вынужден носить очки, а у меня… у меня тоже дефект зрения.

      Я резко замолчала и отвернулась. Зачем я это сказала? Зачем нарочно привлекла внимание к своему косоглазию? Теперь у меня нет выбора, только продолжать. И с этой самой минуты, глядя на меня, он будет видеть только несимметричные зрачки.

      – В самом деле?

      Я