Кристин, дочь Лавранса. Сигрид Унсет

знаю, – ответил он и спрятал лицо в ее коленях.

      – Может, ты думаешь, что я изменю тебе? – страстно спросил он. – Кристин, клянусь тебе своей христианской верой, – пусть Бог отвернется от меня в мой последний миг, если я не сохраню верность тебе до смертного часа…

      Она ничего не могла выговорить и только все гладила его по голове.

      – Не пора ли мне идти домой? – спросила она наконец, и ей показалось, что она в смертельном страхе ждет его ответа.

      – Пожалуй, что так, – мрачно отвечал он. Быстро встал, подошел к лошади и принялся отвязывать поводья.

      Тогда и она поднялась. Медленно, устало и болезненно она начинала понимать… Она сама не знала, чего ждала от Эрленда, – что Эрленд должен сделать? Посадить ее на лошадь и увезти с собою, чтобы ей не надо было возвращаться к другим людям?.. Как будто все ее тело ныло, пораженное, – неужели вот это недоброе и воспевается во всех песнях? И так как Эрленд причинил это ей, Кристин до того чувствовала теперь себя его вещью, что не в силах была понять, как она сможет продолжать жить не в его руках. Теперь она должна была уйти от него, но не могла постичь, что это произойдет…

      Он шел через лес пешком, ведя лошадь под уздцы; в руке его была рука Кристин, но оба молчали, не находя слов.

      Когда они отошли так далеко, что увидели строения Скуга, Эрленд распрощался с Кристин:

      – Кристин… Не будь такой печальной… Раньше, чем ты думаешь, придет тот день, когда ты станешь моей законной женой…

      Но сердце у нее упало, когда Эрленд так сказал.

      – Значит, тебе нужно уехать от меня? – со страхом спросила она.

      – Сейчас же, как ты уедешь из Скуга, – сказал он, и голос его звучал бодрее. – Если не будет войны, то я поговорю с Мюнаном; он давно уже пристает ко мне, чтобы я женился. Он, конечно, поедет со мной к твоему отцу и будет ходатаем за меня.

      Кристин поникла головой, – с каждым его словом предстоящее время казалось ей все более долгим и невообразимым – монастырь, Йорюндгорд… Она как будто плыла по какому-то потоку, уносившему ее прочь от всего этого.

      – Ты спишь теперь одна в стабюре после отъезда родственников? – спросил Эрленд. – Тогда я приду поговорить с тобою вечером. Ты отопрешь мне?

      – Да, – тихо сказала Кристин.

      И они расстались.

* * *

      Остаток дня она провела у бабушки и после ужина уложила старуху в постель. Потом поднялась в стабюр, где должна была ночевать. В верхней горнице было маленькое окно; Кристин села на стоявший под ним сундук – ей не хотелось ложиться.

      Ждать пришлось долго. На дворе было совсем темно, когда наконец послышались осторожные шаги на галерее. Эрленд постучал в дверь костяшками пальцев, обернув руку в складки плаща; Кристин встала, отодвинула засов и впустила его.

      Она заметила, что он очень обрадовался, когда она обвила его шею руками и прижалась к нему.

      – Я боялся, что ты сердишься на меня! – сказал Эрленд. – Ты не должна печалиться о грехе, – добавил он некоторое время спустя. – Этот грех невелик! Божий закон о нем не таков,