Хрустальный грот. Полые холмы (сборник). Мэри Стюарт

Он был не из тех, кого легко полюбить, и уж, конечно, не из тех, кто нравится всем: это был человек, которого можно было либо ненавидеть, либо чтить. Ты мог бороться с ним или идти за ним, но оставаться в стороне было невозможно: каждый, кто сталкивался с ним, уже не мог жить спокойно.

      Все это мне еще предстояло узнать. Теперь я почти забыл, что думал о нем тогда: мне запомнились лишь глубокие глаза, смотревшие на меня из-за лампы, да руки, сжимающие львиные головы. Но зато я помню каждое слово, которое он сказал.

      Он смерил меня взглядом:

      – Мирддин, сын Нинианы, дочери короля Южного Уэльса… посвященный, как мне говорили, во все тайны дворца в Маридунуме?

      – Я… разве я это говорил? Я просто сказал им, что жил там и кое-что слышал.

      – Мои люди привезли тебя из-за Узкого моря, потому что ты сказал им, что знаешь тайны, которые могут мне пригодиться. Ты хочешь сказать, что солгал?

      – Господин, – сказал я в некоторой растерянности, – не знаю, что может тебе пригодиться. Я говорил с ними на доступном им языке и думал, что они собираются убить меня. Я спасал свою жизнь.

      – Понятно. Ну вот, сейчас ты здесь и тебе ничто не угрожает. Почему ты сбежал из дома?

      – Потому что теперь, когда мой дед умер, мне было небезопасно оставаться там. Моя мать уходит в монастырь, а Камлах, мой дядя, уже пытался однажды убить меня. А его слуги убили моего друга.

      – Друга?

      – Моего слугу. Его звали Кердик. Он был рабом.

      – Ах да! Мне говорили, что ты поджег дворец. Тебе не кажется, что ты поступил чересчур… решительно?

      – Быть может. Но надо же было воздать ему последние почести! Он был моим другом.

      Амброзий вскинул брови:

      – Это причина или обязательство?

      – То есть? – Я поразмыслил над этим, потом медленно ответил: – Я думаю, и то и другое.

      Амброзий опустил глаза и посмотрел на свои руки. Он снял их с подлокотников и сцепил на столе перед собой.

      – Твоя мать, принцесса… – Он сказал это так, словно мысль о ней вытекала из только что сказанного. – Ей они ничего не сделают?

      – Нет, конечно!

      Услышав это, он вопросительно посмотрел на меня. Я поспешно объяснил:

      – Извини, господин. Я имел в виду только, что, если бы они собирались причинить ей зло, разве бы я ее бросил? Нет, Камлах ей никогда ничего не сделает. Я же говорю, она много лет говорила о том, что хочет уйти в монастырь Святого Петра. Я не помню, были ли такие времена, когда она не привечала каждого христианского священника, который являлся в Маридунум. И сам епископ, когда приезжал из Каэрлеона, всегда останавливался во дворце. Но дед ее не отпускал. Они с епископом всегда ссорились из-за нее и меня. Видишь ли, епископ хотел, чтобы меня окрестили, а дед об этом и слышать не желал. Я… думаю, он пользовался этим как приманкой для моей матери: он все надеялся, что она ему скажет, кто мой отец, или что она выйдет за человека, которого он ей подыщет. Но она все не соглашалась и ничего ему не говорила.

      Я остановился – не слишком ли много я болтаю? Но Амброзий смотрел