Жили-были, не тужили… Рассказы. Наталья Шатрова

Уж больно ласковым был Мишка на тех цветочных полянах. До тех пор был ласковым, что сердце у неё заходилось и голова кружилась. То ли от цветочного запаха, то ли от Мишки. И вскоре Полина обнаружила, что ждёт ребёнка. Мишке она сразу ничего не сказала, постеснялась. Да и планы Мишкины не хотела портить: он копил деньги на свадьбу, да на нужные в дому вещи. А что до разговоров деревенских, так и тьфу на них. То их с Мишкой ребёнок, и никто им не указ, когда рожать. На том и решила, что скажет ему месяца через два.

      А через два месяца они с Мишкой разругались в пух и прах. Кто-то из деревенских баб растрепал по деревне, что по потёмкам видели Мишку во дворе у Любки – одиночки. Измученная тошнотой Полина не пустила Мишку на крыльцо и, указав ему на калитку, заявила:

      – Закрой, и забудь, как она открывается.

      Растерянный Мишка клялся и божился, что это грязный наговор, что он в тот день с батей до потёмок косил сено, а вечером натопили баню, помылись, и он с устатку завалился спать.

      – Полин… Ну, спроси ты у бати. И зачем мне та Любка, если есть ты?

      – Ещё разборок мне не хватало. Ты ещё скажи, чтобы я к Любке сбегала и у неё спросила.

      – Да неправда это! Зачем ты вот так с плеча? – Мишка в сердцах расстегнул пуговицу на рубашке. – Полин… Нам же хорошо было. Не гони, я сдохну без тебя.

      – Кобель. Не зря бабы говорили, чтобы не связывалась с тобой. Иди! К Любке!

      – Мы же после бани ещё с дедом Семёном на улице посидели, покурили. Он подтвердит.

      – Ну, да. А после деда Семёна к Любке ускакал, усталость смахнуть. Всё. Иди.

      – Не веришь? Ну, ладно! – Мишка так хлестанул калиткой, что содрогнулся весь забор.

      Полина опустилась на скамейку у стены дома и разревелась. Что теперь матери говорить? Что с ребёнком делать?

      Вечерело. Над ней противно звенели комары, кусая за плечи, она отгоняла их рукой и не могла сдвинуться с места от навалившегося на неё безразличия. Рядом на скамейку присела мама, вернувшаяся с огорода.

      – Разругались? – и не дождавшись ответа мать продолжила: – Сама знаешь, деревня. Наговорят такого, что сроду не было. А может и правду бабы говорили, может не надо было с ним связываться.

      – Ладно, мам. Так уж получилось. Горбатого могила исправит.

      – Чё брешешь-то? Дурная. Ты как хочешь, а я Мишке верю. Такие мужики набегаются вволю, а потом всю жизнь с жены пылинки сдуют.

      – Вот и пусть с Любки сдувает. А я пока не запылилась.

      Полина говорила с матерью, а сама думала о другом, о ребёнке. В голове её металась мысль об избавлении: уехать подальше, сделать, и вернуться домой свободной. И в то же время её точила нестерпимая жалость к этой зародившейся в ней жизни.

      Только тайна её оказалась недолгой. После пары недель после той ругани, мать застала Полину за углом дома, где её выворачивало наизнанку от подступившей вновь тошноты.

      – Ясно. Что же ты мне-то не сказала?