и я, как мог, растолковывал ему все то, что он не понял на уроках. Может быть поэтому, только его мама, тетя Геля, в этой семье была искренне рада нашей дружбе (я это тоже чувствовал). Если по арифметике в его голову хоть что-нибудь мне удавалось втолковать, то с русским языком все было гораздо сложнее. Безграмотен он был хронически. Кстати, его странная школьная кличка «Кочубья» тоже связана с этим – учительница Анна Ивановна как-то прочитала вслух подпись на обложке его тетради: «Тетрадь по русскому языку Юрия Кочубья». Все рассмеялись, а она, сделав паузу, своим тихим голосом и с наигранной серьезностью прокомментировала: «Ну, вобщем-то, правильно: воробей – воробья, Кочубей – Кочубья». После этого уже раздался не смех, а хохот, и это слово стало кличкой, прилипшей к нему намертво. Работы по русскому языку Юрка постоянно старательно списывал у меня как на уроках, так и дома, хотя знал лучше меня все правила грамматики, которые он тщательно вызубривал. Дома он терпеливо ждал, когда я выполню домашнее задание по русскому языку себе, затем все переписывал начисто в свою тетрадь. А чтобы я не скучал, пока он будет переписывать, Юрка доставал для меня папиросы «Казбек» из большой коробки (на 100 штук), которые его папа хранил высоко на шифоньере. И я курил, наслаждаясь самым лучшим по тем временам табаком – совсем не то, что махорка, выпотрошенная из окурков, которые мы, пацаны, подбирали под заборами госпиталей. Потом я научил курить и Юрку, после чего папиросы у отца или табак-самосад у деда он стал таскать постоянно и себе, и на мою долю. Больше всего Юрка любил рисовать. Мне нравилось, как он рисовал людей и зверей. Особенно хорошо ему удавалось передавать на бумаге движение, бег и я старательно учился у него этому. А еще он регулярно носил на базар картофельные очистки, которые тетя Геля собирала в отдельное ведро, чтобы отдавать бабкам-молочницам на корм скоту. И я всегда сопровождал его в этих коммерческих походах. Он предлагал очистки бабкам: за деньги или за молоко (рубль за ведро или стакан молока за ведро очисток). Молоко мы выпивали, конечно, стакан на двоих, и не отходя от бабки-молочницы.
14. Сестричку встретил
24 октября 1944 года мама родила мне сестричку Фанечку. Не знаю уж почему, но в роддоме маму с Фаней держали долго, все не решались выписывать. И вот 6 ноября, в канун Октябрьских праздников и первой годовщины освобождения Киева, должны были совершиться, наконец, два знаменательных события: долгожданная выписка из роддома мамы с новой сестричкой и выход на Красноармейскую улицу первых послевоенных троллейбусов!
Троллейбусы должны были с сегодняшнего дня ходить от площади Толстого до Сталинки. В этот день рано утром я, как обычно, взяв с собой наши и тети Сони хлебные карточки, отправился в магазин. Отоваривание хлебных карточек, наших и Вайнеров – было моей постоянной привычной обязанностью. Очередь, как я и ожидал, к этому часу была уже очень длинной – люди занимают
