.

ой ответственностью. Будто говоря всему миру вокруг: «А что я? Я ничего. Я такой. Родился и вырос в лаборатории. Воспитывался злыми, жестокими людьми. Кормили плохо, много били, испытания проводили. Так что же вы теперь от меня хотите? Смотрите и принимайте меня таким, каков я есть».

      Его хозяин, татарин по имени Искандер, Горемыку воспринимал именно таким, какой он у него был.

      Никому не известно было, между прочим, как эти двое и где подружились, связали свои, в общем, несчастные жизни. Точнее, Искандер помнил, но никому подробно не рассказывал, да и не спрашивал ведь никто, кому интересно? Они просто шли по дороге, с мимо проезжающими и навстречу уезжающими, гудящими, бибикающими автомобилями, в которых восседал всякий люд.

      Надо отметить, что Горемыка таки обладал кое-каким разумом в зачаточном состоянии, умел односложно и иногда невпопад отвечать, даже считать по-простому. Этими дарами наделили гибридное животное люди в той киевской лаборатории имени Мыколы Боборуйко, в которой Горемыка имел несчастие когда-то зародиться. Не исключено, что благодаря своим умениям он оставался и до сих пор в живых: люди, узнав про его фокусы, становились как-то сразу благосклонны, щедры на благодушие.

      Искандеру же навыки Горемыки были тоже в плюс. Во-первых, в дороге создавалась иллюзия общения, и даже какой-никакой дружбы. Во-вторых, единорог попросту зарабатывал деньги на пропитание им обоим.

      Происходило это обыкновенно так. Вступал с торжественным парадом в какое-нибудь очередное село или городишко Искандер, ведя за собой Горемыку и распевая по всем широким проспектам примерно следующее:

      – А вот, хлопцы и бабоньки, десятое чудо света приехало, самый первый в мире говорящий единорог. Радужный красавчик и чудак, каких мир не видывал. Считать умеет до семнадцати, а иногда и до двадцати получается. Вежливый, копытце подаёт. Питается исключительно яблоками и пирогами, запивает яства молоком. Ну не чудо ли единорог? Спешите видеть только один раз в вашем мегаполисе, сегодня вечером на главном майданчике, представление века и на века. Цена билета всего пятьдесят гривен.

      Впрочем, врал Искандер про цену билета, поскольку никаких билетов у него, конечно, не было, не распространялось. Как всякий открытый миру, но нищий материально, уповал Искандер только на одну доброту человеческую, склонную к щедрости при лицезрении чудес. Чудо у него имелось, и этого чуда вполне хватало на то, чтобы заработать, – за вечер, бывало, набиралась в бейсболке вполне приличная сумма. Что-то около пятисот гривен, а иногда больше. Если город попадался покрупнее, а народ настроением удалый, то и до восемьсот доходила выручка. Красота!

      Сейчас татарин предполагал, что успеет он с Горемыкой доползти до Тетищево к вечеру, а там – расположится лагерем на центральной площади. Сегодня представление обустраивать Искандер не планировал, сил уже не оставалось, но, может, кто из жалостливых людей чем и порадует заранее в этом Тетищеве, как знать.

      – Что, животная проклятая, тоже небось устало? Лапищи-то вон свои как волочишь по обочине каменистой, языком так и полощешь по ветру… Ничего, ничего, терпи, друг милый, скоро уже прибудем в населённый пункт, а там, если Аллаху будет угодно, и кров найдётся… Что думаешь, а, ирод бесчестный? Как заночуем?

      – Заночуем, хозяин, – ответствовал тяжко, с отдышкой, поводя и взбрыкивая потной головой единорог, блестя в вечернем, плавно укатывающемся за горизонт солнце, рогом.

      – С тобой заночуешь, брат. Животная ты хоть и говорящая, но совсем бестолковая… Опасаются тебя обыватели, гутарят, что генно-модифицированный продукт высокотехнологичных наук, обзывают Джобсом. А какой же ты нахер, между нами говоря, Джобс, когда ты из пробирки народился в институте Боборуйко? Кому расскажи про это Боборуйко, засмеют ещё чего доброго, тоже мне, единорог…

      Горемыка испуганно и тревожно всхрапывал при одном упоминании Боборуйко, поскольку в его голове, конечно же, сохранялись все моменты печально прожитых в лаборатории годин. Неприятно было возвращаться к ним даже и в мыслях.

      – Хозяин злой, – ответствовал генно-модифицированный продукт из пробирки, тяжело вздыхая.

      В таких вот примерно диалогах коротали время дорожное друзья, подходя к Тетищево.

      Которое, между прочим, уже вставало в полной своей определённости из вечерней летней гари и дымки. Раскидывались перед ними громады бесчисленных гипермаркетов и торговых площадей с дилерскими центрами авто-сетей, возникали из ниоткуда рекламные щиты с улыбающимися хохлушками и очертаниями Крыма, который был всё ещё не наш, а их. Перемежалось это добро гигантскими бессмысленными тушами промышленных зон, которые давно уже бездействовали, хотя кое-где и теплилась тут арендная жизнь. Возникали, наконец, первые жилые контуры: частный сектор, затем однообразные районы хрущоб, потом – облупленных сталинок, явно намекающих на то, что центр близко.

      И вот, горделиво разливаясь в мегафон о завтрашнем будущем представлении на майданчике, вступают Искандер с Горемыкой на главную улицу, распугивая необычными своими фигурами стайки бродячих собак и местных, брызгающих по сторонам, девиц.

      Важно шествуют они