Монастырек и его окрестности. Пушкиногорский патерик. Константин Маркович Поповский

бы, знать…

      Через две недели она умерла, а волшебное средство не помогло.

      Потом выяснилось, что она решила лечиться какими-то народными средствами, которые и свели ее в могилу, хотя врачи говорили, что ее случай вполне исцелим.

      Говоря совершенно серьезно, я и тогда, и сейчас уверен, что место ей было всегда больше в Царствии Небесном, чем в нашей посюсторонней серьезной реальности.

      Она умерла, как и жила – в ожидании чуда.

      Как следовало бы, дай Бог, умереть и каждому из нас.

      Вечная память!

      19. Первое явление отца Фалафеля и Сергея-пасечника

      И было в этом часу, когда ярмарка только начинала разворачивать свои богатства, некоторое не отмеченное историками того дня явление, которое появилось вдруг на хозяйственном дворе с явным желанием оставаться незамеченным или, во всяком случае, выдать себя совсем не за то, чем оно было на самом деле.

      Было это явление одето в засаленный подрясник, из-под которого выглядывали побитые и видавшие виды кроссовки, а еще скуфейку, едва прикрывавшую сверкающую на солнце лысину. Время от времени злосчастная скуфейка падала с его головы, и тогда вокруг макушки вспыхивал на мгновение электрический нимб, слепя окружающих и наводя их на мысль о небесных знаках, которые время от времени посылает нам Небо.

      В довершение всего лицо явления украшали большие очки в темной роговой оправе.

      Когда-то очень давно это явление звали Гена Кораблев, и имя это было прекрасно известно всем подлинным любителям и поклонникам классического балета, и при этом – не только в России. Хорошо понимающие в прекрасном японцы одиннадцать раз предлагали Кораблеву навсегда остаться в Японии, однако великий Кораблев был твердо верен отечественному портвейну «Три семерки» и тому, что лучшую Родину, чем эта, вряд ли где удастся найти.

      Как жизнь завела Гену в монастырь, судить не берусь. Ходили какие-то слухи о брате-самоубийце, которого Гена пришел отмаливать да так и остался в монастыре, почти сразу превратившись в живую легенду, которую показывали туристам и паломникам и у которой просили автограф.

      Теперь же это явление звали отец Фалафель, и он уже который год выполнял работу псаломщика, то есть разжигал кадила, следил за чистотой в храме, смотрел за свечами, протирал иконы и подменял кого-нибудь в чтении псалмов, если этого требовали обстоятельства. При этом делал все это он, не ропща и не утомляя никого своими стонами и жалобами, а, напротив, всегда был весел и доброжелателен, так что добродушная улыбка почти не сходила с его лица, а работа псаломщика так и спорилась у него в руках, так что можно было предположить, что отец Фалафель просто-напросто родился псаломщиком и будет им, наверное, и в Царствии Небесном, где, конечно, требовались хорошие псаломщики, но уж, наверное, вряд ли была потребность в хороших балерунах, пусть даже таких знаменитых, как отец Фалафель.

      Говоря о Фалафеле, нельзя было не вспомнить, что отличительной чертой его характера была вера. Не та вера, о которой писали святые отцы и о которой апостол Павел сказал, что она видит гадательно,