Рудничный бог. Галина Львовна Романова

бежать. Безнадежно, без подготовки – просто внезапно кинулись к воротам, а охране было приказано стрелять… Алексей так не мог. Не хотел ни умирать, ни даже думать о смерти, пока не узнает, что с женой и ребенком. Получить бы хоть какую-нибудь весточку от Насти или ее родни! Но не было ничего. Только скупо оброненное Елисеем при той единственной встрече: «Все благополучно!» И Алексей жил. Цеплялся за надежду, что вот-вот его вызовут для свидания, и там, в перегороженном двойной решеткой глухом коридоре его будет ждать она, Настя. Пусть ничего не говорит, пусть только смотрит – и пусть ему будет дозволено несколько минут смотреть на нее.

      Но не было ничего. Ни свидания, ни письма.

      Зато наступил день отправки…

      На этап пересылали небольшими группами, по полторы-две дюжины человек. Вечерами из камеры в камеру летел условный стук – кому быть следующими. Не знали до последнего – лишь накануне вечером присылали списки. И если они попадались на глаза подкупленному надзирателю, тот давал знак.

      Настало время и для Алексея. Завтра! Что-то сжалось в душе, когда он услышал условный стук. Уже завтра! Все словно оборвалось внутри. Если вестей от Насти не будет до завтра, все кончено…

      Вестей не было.

      Зато был тюремный двор, где уже толпились его товарищи по несчастью. В Навьей башне не сидели простые преступники – для них была другая тюрьма, Грачиное Гнездо, поскольку так или иначе большинство этих людей так или иначе были связаны с Грачами, самым опасным районом города, где на улицах за ночь находили больше трупов, чем во всем остальном Владимире с пригородами. И на двор собрались только те, кого приговорила Особая Комиссия. Немудреные пожитки арестантов – после казни у них отобрали почти все, даже нательное белье, выдав взамен другое – сложили на большую подводу. Тут же тюремный кузнец заковывал их в кандалы. Немногие до суда и казни носили цепи, и лично для Алексея сие было в диковинку. Он даже почувствовал страх, когда железные браслеты коснулись запястий. И тот звон, который они издавали теперь при каждом шаге… Когда завершилась работа, Алексей отошел в сторонку, по-новому прислушиваясь к себе и примеряясь заново к телу. Непривычно. Неудобно. Но ничего.

      – Ничего, – поймав его взгляд, угадал мысли Антон Багрицкий, попавший в ту же партию. Шумливый, веселый, душа компаний, Антон не боялся крови и один из первых высказался за убийство императора. И едва ли не первым вошел в знаменитую Когорту Обреченных – смертников, долженствующих пожертвовать собой, но пролить кровь монарха. Не раз и не два его шутки злили стражу и поднимали дух сокамерников. Алексей обрадовался тому, что Антон будет рядом.

      – За Камнем не тот свет, – сказал он. – И там светит солнце. А человек – он такая скотина живучая, ко всему привыкает! Будем надеяться на лучшее!

      – Руки у вас, ваше благородие, тонкие какие, – проворчал кузнец кому-то за спиной Алексея. – Ровно у барышни… Как вы с такими-то руками воевать собирались?

      – Да