Рудничный бог. Галина Львовна Романова

и чуть не споткнулся о трупик.

      – Ты чего? Чего? Ты… – бешено выкатив глаза, он схватился за кнут. – Запорю!

      Ерёма попятился, а работавший в свой черед кайлом Федька остановился:

      – Твой что ли, был?

      – Какой мой! – Митюху всего трясло. – То ж клад был! Сам мне в руки давался! А ты его… Запорю!

      Он замахнулся кнутом.

      В тесноте удар вышел слабым, но Ерёма все равно перепугался. Все знали о мстительности Митюхи – коли ему сейчас же не дали выместить на ком-нибудь зло или досаду, он подождет удобного момента и тогда отыграется сполна – и за то, что долго пришлось ждать, добавит тоже.

      – Да я ж не знал… Да я ж того… – забормотал Ерёма. Его самого грызла досада и одновременно злорадство – и то, что он сам упустил клад, и то, что он в конце концов не достался Митюхе. За такое можно было перетерпеть побои. Хотя, если дело дойдет до Сысоя Псоича, не миновать беды. Хозяин Невейского рудника был жаден до всякого золота и серебра, мог три шкуры содрать не только с горняка, но и со стражника – просто на всякий случай, чтоб другим было не повадно укрывать от него богатства.

      – Погодь, – голос Федьки вернул всех с небес на грешную землю – а чего там блестит-то?

      Тельце щенка отлетело к камням. И Ерёма, и Митюха ненадолго выпустили его из вида, а после возгласа Федьки посмотрели опять и хором ахнули. На том месте лежал крупный, с кулак, тускло поблескивающий камень.

      – Мое! На замай! – Митюха первым заграбастал находку. – Кажись, серебро!

      Ерёма двинулся было к нему, да его неожиданно удержал Федька:

      – Не спеши!

      Ерёма понял, остановившись и тяжело переводя дух. Только пальцы побелели, сжимая рукоять кайла, да в глазах разгорался злой огонь. Видя и правильно понимая этот взгляд, Митюха попятился, одной рукой прижимая к себе находку, а другой грозы кнутом:

      – Мое! А вы – работать, варнаки*!

      (*Варнаки – здесь употреблено как синоним слова «недочеловек», «нелюдь».)

      Федька первым вгрызся кайлом в породу. Подкативший тележку Миха Косой метнул на горняков взгляд – чего, мол, стряслось.

      – Серебро Митюха забрал, – сквозь зубы процедил Ерёма. – С кулак был кусок! Да такой куш…

      – Радуйся, что мимо беда прошла, – разлепил губы Федька. – Нешто не понимаешь, каковский это был клад? Не добрые люди зарыли, а черти, небось, подманивали душу человеческую! Вот Митюха и попался им на зубок! Гореть ему теперича…

      – Черти, – Ерёма в свой черед включился, наконец, в работу, – у нас тут свой Ад. Небось, почище того…

      – Работать, варнаки! – донесся злой окрик.

      – И Сатана свой имеется, – выдохнул согласно Миха Косой.

      – А все одно, – Федька работал, как ни в чем не бывало, – не принесло бы то серебро нам ничего, кроме батогов. А так – хоть спины целы.

      И пусть была в словах напарника своя правда, Ерёма потом несколько дней нет-нет, да и посматривал по сторонам. Не мелькнет ли где еще какой зверек? Но, кроме вездесущих крыс, никого не высмотрел.

      Дармовое серебро вскружило Митюхе голову. Не говоря ничего Сысою Псоичу,