.

Ноэль ждал. Она подняла голову и посмотрела на него:

      – Почему ты хотел, чтобы я это прочитала?

      – Просто подумал, что, может, ты заинтересуешься.

      – Заинтересуюсь возможностью оценить мои картины?

      – Не все, конечно. Картины Лоренса Стерна.

      – Чтобы застраховать? – ровным голосом спросила Пенелопа.

      – Ну, если угодно. Я не знаю, на какую сумму они у тебя застрахованы. Но имей в виду, сейчас пик рынка. На днях Милле был продан за восемьсот тысяч.

      – Но у меня нет Милле.

      – А ты… не склонна продать?..

      – Продать?! Картины моего отца?

      – Не «Собирателей ракушек», понятное дело. Но, может быть, панно?

      – Они не окончены. И, наверное, ничего не стоят.

      – Это ты так думаешь. Потому-то и надо обратиться к оценщику. Прямо сейчас. Если ты будешь знать их цену, ты, может быть, передумаешь. В конце-то концов, они висят на лестнице, кто их видит? Ты сама-то, наверное, на них не смотришь никогда. И даже не заметишь их отсутствия.

      – Откуда ты знаешь, замечу я их отсутствие или нет?

      Он пожал плечами:

      – Нетрудно догадаться. Работа посредственная, сюжет тошнотворный.

      – Если эти панно тебе так не нравятся, хорошо, что ты больше не живешь там, где они могут тебе досаждать. – Пенелопа отвернулась от сына. – Амабель, милочка, может быть, еще чашечку чаю?

      Ноэль знал: когда мать начинает говорить высокомерным ледяным тоном, значит терпение ее на пределе и с минуты на минуту может последовать взрыв. Дальнейшие уговоры принесут больше вреда, чем пользы, они будут только подпитывать ее упрямство. Но, по крайней мере, ему удалось заговорить с ней на эту тему и заронить, так сказать, нужные семена. Потом, оставшись одна, она еще поразмыслит и, вполне возможно, примет его точку зрения. Поэтому Ноэль с обворожительной улыбкой, сделав на полном ходу поворот кругом, поспешил признать себя побежденным:

      – Ладно. Твоя взяла. Не будем больше об этом.

      Поставив чашку, он сдвинул манжету и взглянул на часы.

      – Ты торопишься?

      – Особенно рассиживаться, конечно, некогда. До Лондона путь неблизкий, и пробки на дорогах будут кошмарные. Да, ма, ты не знаешь, моя ракетка наверху? У меня назначена игра, а я нигде не могу ее найти.

      – Не знаю, – ответила Пенелопа, радуясь перемене темы. Комнатка Ноэля на втором этаже была забита коробками и чемоданами с его одеждой, а также разным спортинвентарем, но сам Ноэль заглядывал туда редко. Он вообще почти никогда не оставался ночевать у матери в Глостершире, и Пенелопа не имела представления, что и где там лежит. – Может быть, поднимешься и взглянешь?

      – Да, пожалуй. – Он разогнул длинные ноги, встал. – Я быстро.

      Слышно было, как он поднимается по лестнице. Амабель опять украдкой зевнула. Она уныло сидела на диване, похожая на скорбную русалку.

      – Вы давно знакомы с Ноэлем? – обратилась к ней Пенелопа нарочито светским тоном.

      – Месяца три.

      – А живете вы в Лондоне?

      – Родители