.

и ноги слегка затекли.

      Не знаю, но я никогда особо не стеснялся наготы. Гораздо важнее, что обо мне подумают потом. Думаю, любая девушка, которая зайдёт, поймёт меня без слов. Сделаю безучастное лицо, чтобы она не подумала, что мне весело или грустно, или что я сам захотел. Я – йога. Точно. Они тоже раздеваются догола. Тоже отстраняются от реальности. Так и я: буду сидеть, ничего не замечая, пока меня не развяжут. Буду настолько нереален, что девушка усомнится, что я вообще живой. Точно, притворюсь мёртвым. Глупо, конечно. Прежде всего нужно попросить, чтобы меня развязали.

      Упс, кажется, кто-то идёт по коридору. Ну вот и первая несчастная девушка. Походка уж слишком размеренная, судя по цоканью каблучков.

      Ох, нет… Похоже, это она – наша классная. Кто угодно, только не она.

      Приближается к двери. Три секунды до шока, две, одна. Ручка, скрип.

      ###

      Татьяна Валерьевна – учительница по черчению, по совместительству наша классная, – пожалуй, единственный человек, которого я бы устыдился. Всё очень сложно. Я два года был её любимчиком, пока она вела у нас черчение.

      Теперь она стоит в нерешительности на пороге, переминаясь с ноги на ногу. Я боюсь встречаться с ней взглядом.

      Больно надо. Пускай смотрит, раз уж ей не совестно рассматривать голого человека. Да к тому же ещё и связанного.

      Ну что мы так и будем стоять смотреть?

      Я гневно сжимаю губы, отворачиваюсь ещё дальше к окну.

      Замок в двери щёлкает. Татьяна Валерьевна остаётся внутри, медленно цокает в мою сторону, останавливается в двух шагах. Пялится, конечно, на мой пенис. Ну и пусть.

      – Давно здесь сидишь? – спокойно спрашивает она.

      Уж не знаю, как ей это удаётся – привести человека в порядок одним словом, одной интонацией. Как гора с плеч.

      – Десять минут, – бубню под нос.

      – Кто-нибудь сюда заходил?

      Отрицательно мотаю головой, совсем легонько, губы непроизвольно подрагивают.

      – Ты меня стесняешься?

      Мне, кажется, послышались нотки сочувствия в её голосе. Или только кажется? Мне самому жаль себя, безумно жаль, невероятно горько. Я только сейчас понимаю это как следует. Как же она умеет так тонко сказать простую вещь и разбудить простую жалость к себе?

      – Может, развяжите меня наконец, или так и будете смотреть? – выпаливаю раздражённо.

      Нельзя жалеть себя, эти подонки только и ждут, что я сдамся.

      – Конечно, я тебя развяжу, – Татьяна Валерьевна такая добрая, ласковая. Как мама. В её сердце столько тепла. – Но сначала пообещай мне, что не будешь меня стесняться.

      Мне больно даже думать об этом. Как же она хочет, чтобы я её не стеснялся?

      – Вот если бы вас привязали к стулу, – цежу едко, как пила. – Голую. И все ходили и смотрели, а потом ещё просили вас не стесняться, вы бы не стеснялись?

      – Я бы стеснялась, – Татьяна Валерьевна соглашается. Всё абсолютно серьёзно. Её голос звучит уверенно, убедительно, не терпит