Темные воды Тибра. Михаил Попов

от твоего бальнеума, когда вдруг ты затеял эту омерзительную…

      – Омерзительную?

      – По-моему, так восхитительную комедию, все было бы замечательно. Я рыдал от счастья, стоя с арфистками за занавесом, я молился своему маленькому жестокому божку за то, что он дал мне возможность не ошибиться в тебе. Но тут…

      – Что тут?

      Раб вытер искренние слезы краем хитона.

      – Будто ты не помнишь – скачка. Бешеная скачка в Остию. Я еле успел, умолив твоего железного секретаря пустить меня на корабль.

      Сулла в продолжение этой расцвеченной рыданиями, ужимками и деланым смехом речи откровенно веселился.

      – Почему же ты не подошел ко мне во время плавания, времени было достаточно.

      – Как я мог подойти, когда я не мог ходить! И потом, разве возможен серьезный разговор на корабле, там столько свидетелей и такие тонкие стенки?

      – Это верно.

      – Но и там я получил радость, огромную радость, если признаться.

      – Что ты имеешь в виду?

      Гость закатил глаза и сладострастно покачал головой.

      – Сцена гадания. Я стоял в толпе гаруспиков и авгуров, среди этих бесконечных священных кур, и восторженно, с наслаждением следил, как ты управляешься с одуревшей от нелепого страха толпой суеверных идиотов. В самом деле, можно ли ставить успех громадной экспедиции, транспортировку целой армии в зависимость от того, насколько налита кровью печень безмозглой птицы.

      Квестор вдруг помрачнел, он слегка склонил голову набок, он всегда так делал, когда переставал до конца понимать своего собеседника.

      – Слишком смелые речи, раб.

      Поняв, что голос военачальника звучит серьезно, раб сморщился и скорбно вздохнул.

      – Извини, если задел какие-то особенно римские чувства в твоей душе.

      – Слишком смелые речи, раб!

      – Еще буквально несколько слов. И я умолкну. Может быть, на время, будет твоя воля – навсегда.

      – Произнеси свои несколько слов.

      Вдруг раб яростно, животными, собачьими движениями стал расчесывать себе шею.

      – Когда мы высадились в Цирте…

      – Продолжай.

      – …я снова бросился к Марку, потрясенный до глубины души видением твоего образа, извини, что льщу так грубо, у меня нет времени для более тонких приемов. Так вот, я попросил его: ну теперь-то наконец приведи меня к нему, к Луцию Корнелию Сулле, квестору консульской армии. Знаешь, что он мне предложил?

      – Взять меч, коня и следовать за мной?

      – Да.

      – И что ты сделал?

      – Я продал тут же полученного коня, меч и пошел в портовый лупанарий вышибалой.

      – Почему ты не пошел в бой со мной?

      – Там я мог погибнуть, как и ты. Но даже не это самое важное. Самое важное, что в той экспедиции не было никакого смысла. Для тебя, для Луция Корнелия Суллы. Одерживая победу, ты ничего не выигрывал для себя. Вся польза доставалась римскому народу и Гаю Марию.

      – Ты говоришь так, как будто ты…

      – Нет,