Нет имени страшнее моего. Кирилл Берендеев

приказ.

      – Теперь ты приказываешь, – впервые он услышал ее голос, нежданно глухой, точно хрустальный колоколец враз покрылся множеством трещин. – Какой приказ будет отдан для меня, мой господин?

      И снова пристально посмотрела в его глаза. И снова Абаим не смог выдержать ее взгляд.

      – Пока никакого. Жди здесь, я приду к тебе позже.

      Но вот остаться верным собственному приказу он никак не мог. Стоял в дверях и, нежданно осмелев, пожирал ее взглядом. Как пожирает мужчина женщину, по праву принадлежащую ему и никому больше. Как горный лев жаждет молодую львицу, издали почувствовав запах ее течки. Но и в то же время во взгляде отсутствовало, наверное, главное – истовое желание, лишь немедленное удовлетворение которого принесет краткое облегчение.

      Абаим вздохнул, она враз все поняла. И нежданно посмела задать вопрос:

      – Не будет ли мне позволено посетить свою наставницу, господин? Послы моего государства прибыли с визитом к моему… Вероятно, ты захочешь увидеться с ними сегодня, в назначенный час. Или определишь новый.

      – Наверное, – он не думал, что говорит, мысли были подле Картли, но принадлежали не разуму, чувствам. – Наверное, мне стоит… – и замолчал, внезапно поняв, что жена императора не должна, не может знать ничего такого, о чем говорит сакарка, просто потому что ее обязанности сводятся к другому. Политика, даже если она касается бывшей ее страны, ныне изувеченной чужими сапогами, удел мужчин. Ее же забота – рождение и воспитание потомства, услаждение господина музыкой, сложением стихов и песен. Мать сгинувшего полубога, детей которого сейчас добивают в дальнем конце анфилады, была известной поэтессой. Тайна сия раскрылась лишь после ее преждевременной смерти. Сын не хотел хоть малейшей огласки, не выпускал, как казалось, рукописей из рук. Да вот только стихи его матери, подписанные затейливым псевдонимом Обо́ра, переписывали во многих мастерских по стране, а затем, писанные, на бересте листы зачитывали, передавая из рук в руки. Абаим не читал, но слышал, что тонкая лиричная душа матери полубога находила свое истинное отражение в прекраснейшем из словесных искусств. Под псевдонимом ее душа нашла множество поклонников по всей империи.

      Только похоронив мать, сын распорядился открыть тайну. Кажется, это было снова связано с политикой, ибо поэтессу Обору переводили на континентальные языки весьма охотно – а Островной империи требовалось имя, влияние, сотрудничество с державами, прежде всего, с великой Мангазеей, где поэтессе даже поставили часовню. Верно говорят, что мать императора даже после смерти послужила делам своего сына и отечества.

      Не исключено, что Картли служит… служила императору куда больше, чем Абаим мог предположить, раз, до сих пор бездетная, оставалась жива. Может, тайные переговоры, что предстояло императору провести с послами, – ведь невозможно вести встречу с теми, кого вроде как не существует,