Рязанский сказ. От Мурома до Рязани. Борис Глимханович Сафин

выбросил руку вперед, надеясь нанести последний, победный удар. Иван уклонился, пригнулся, и резко выпрямился, как стрела освобождается от туго натянутого лука. Обе руки, прижавшись, друг к другу, понеслись к Яфимовой груди. С замиранием сердца мужики смотрели, как Ефим, сначала переломился, затем приподнялся в воздухе, как копна сена под крепким навильником, и, грохнулся всем телом на утрамбованный снег. Судья подбежал, к хрипящему, лежащему навзничь Яфиму, потрепал его по щеке. И, уже через мгновение, вскинул руки к верху, возвещая о конце поединка. Иван, по восторженному взгляду Катеньки, понял, что болела она только за него. Таким счастливым Иван себя еще никогда не чувствовал! Второй раз подряд он в честном бою побил самого Яфима Темного. Того, которого опасались в деревне. Того, о ком поговаривали, что он по ночам разбойничает с дружками в лесу. Того, кто против воли хочет отнять у него Катеньку! «Сам бойси!» – прошептал про себя Иван, – Не будет таво!». Когда, заслуженная победная упряжь, уже свисала с плеча, Иван подошел к Катерине:

      – Катенька, можа свидямси? – Иван, взглянув на смущенное лицо девушки, понял, что она согласна, но какая – то тайна, удерживает её от немедленного ответа, – Меня батенька скори в Ташенку посылаеть. Можа выйдешь?

      – Не выйдеть, – подружка Лизавета, взглядом указала на поневу, выглядывающую из-под Катенькиного шушуна, – Ты мне знак дай, а я ея вразе передам.

      Катерина благодарно посмотрела на подругу. По сверкающим глазам Иван понял, что Катенька будет ждать встречи…

      ∞…Вера Сергеевна внимательно всматривалась в расплывающиеся строчки, пытаясь увидеть, среди простых фраз и непонятных пометок по краям обгоревшей тетради, события тех далеких дней. О чем говорила, например, фраза: «Давеча хозяин грозил тятеньку извясти, ежели я запротивлюся…»? О ком это он? О себе или со слов деда Ивана? Ой, как интересно!…»

      © …Ванька возился у наковальни, когда Агрипина, дворовая девка, позвала его в барский дом.

      – Ваня! Там тобя Анисим Данилович просить. Бяги, а то он серчат.

      Иван отложил молоток в сторону, протер руки об запон и, неспеша, пошел в дом. «Чаго ему нада? Никогда не звал в дом, а тут бяги». Агрипина провела Ивана через длинный коридор в светлую комнату. Анисим Данилович, в полосатом, шелковом халате, сидел за длинным столом и наливал из пузатого хрустального штофа красную наливку. Иван обратил внимание на множество картин, теснящихся по стенам. На резном комоде стоял, сверкающий в лучах заходящего солнца, самовар, а вокруг, будто в хороводе, кружились вазы, чашки, стопки. «Из бронзы! – отметил про себя Ваня, – Как есть из бронзы».

      – Проходи, Иван, садись, – Анисим Данилович, налил Ивану из штофа наливки и придвинул к нему тарелочку с кусочками копченой утки, – Разговор у меня к тебе есть. Только внимательно выслушай, а потом будем думать.

      – Я слушаю, Анисим Данилович, – Иван попытался сосредоточиться на халате управляющего, но смотрящие на него картины,