Полосатый рейс (сборник). Виктор Конецкий

защитной материей пуговицами, галифе, сапоги.

      Сажин поправил очки на носу, огляделся и увидел белогвардейского офицера.

      Их было тут много, белых офицеров, – один свирепее другого, и пассажиры испуганно смотрели на них.

      Но вот, усиленная рупором, раздалась команда режиссера: «Белогвардейцы налево, чекисты направо! Шумский, приготовились!..»

      Пассажиры успокоенно заулыбались. Часть перрона – место съемки – была отгорожена веревкой. В стороне – для порядка – стоял милиционер. Светили юпитеры.

      – Внимание! – кричал режиссер. – Шумский, бросайтесь на студентку! Стоп! Разве так каратель бросается на революционерку! Как зверь бросайтесь! Внимание! Начали! Стоп! Послушайте, курсистка, вы же абсолютно не переживаете! Он вас сейчас убьет или изнасилует, а вы ни черта не переживаете! Внимание! Начали… зверское лицо дайте… так… Хватает ее… Курсистка, переживайте сильнее… так… душит… хорошо… очень хорошо… падайте же… так… стоп!

      По вокзальной площади растекались приехавшие.

      Сажин обратился к старику, стоявшему задумавшись у фонарного столба:

      – Простите, вы здешний? Не объясните, как пройти к окружному партии?

      – Молодой человек, – ответил старик, – хотя вы нанесли мне тяжелое оскорбление, дорогу я вам покажу.

      – Оскорбление? – удивился Сажин.

      – Спросить у вечного одессита, или он «здешний»… Я такой же кусок Одессы, как городской оперный театр… «здешний»… Ну хорошо, идем, я как раз в ту сторону…

      Они пересекли площадь и пошли по зеленой Пушкинской улице. Сажин по временам кашлял, закрывая рот платком.

      Старик говорил не умолкая – давал на ходу объяснения, рассказывал историю то одного, то другого дома.

      – …А вот, если пойти по Розе Люксембург, вы выйдете на Соборную площадь, и там стоит дом Попудовой, в котором умерла Вера Холодная. Буквально весь город шел за гробом… Послушайте, у вас там, часом, не гири? – спросил он, видя, с каким трудом несет Сажин свой чемодан.

      – Книги… – ответил Сажин.

      – Гм… книги… смотря какие – бывают такие, что даже гири умнее…

      – Нет, у меня хорошие книги, – усмехнулся Сажин.

      – …А вот там гостиница «Бристоль». А рядом бар Гольдштейна. Это единственный нэпман, которого никто не смеет пальцем тронуть. Фининспектор обходит по другой стороне улицы. Гольдштейн когда-то спрятал Котовского от полиции, и тот дал ему после революции грамоту: «Гольдштейна не трогать». Ну, вот вы пришли в окружком. До свиданья и вытряхните из ушей все, что я вам говорил.

      Старик повернулся, пошел. Но вдруг остановился, возвратился к стоявшему перед окружкомом Сажину и сказал:

      – У меня десять дней назад умерла жена. Всю жизнь прожили… – и ушел.

      Сажин смотрел ему вслед – старик возвращался в сторону вокзала. Видимо, ему и не надо было сюда приходить.

      Несмотря на то что рабочий день давно кончился, в коридорах толпились посетители. В конференц-зале шло заседание.

      На стене кабинета товарища Глушко висел плакат: