Принцесса и Дракон. Литта Лински

надо полагать, я также не способен любить. Я могу потакать своим желаниям, добиваться своих целей, невзирая ни на что, но все же это вряд ли можно назвать любовью к себе.

      – Да, пожалуй, – задумчиво согласилась Эмильенна. – Любовь всегда возвышает человека над собой, неважно любовь эта к себе или к другому. В слепом же потакании собственным прихотям и страстям нет истинной любви, лишь суетное себялюбие. Странно, что вы это тоже понимаете.

      – Я понимаю. Я отлично знаю себе цену, не заблуждаюсь на сей счет, не лицемерю и никогда не стараюсь казаться лучше, чем есть. И все же…– Арман взял девушку за подбородок, повернул ее лицо к себе и заглянул в глаза. – Я хотел бы знать нравлюсь я вам или нет?

      – Вам ответить честно?

      – Сегодня вы удивительно честны и откровенны со мной. Продолжайте в том же духе.

      – Возможно, вам покажется странным, но именно сейчас вы нравитесь мне больше, чем за все время нашего знакомства.

      – Это из-за романтического настроения, которое навеивает Нотр-Дам?

      – Если он и навеивает особое настроение, то не только мне. Вы сейчас тоже не такой, как обычно.

      – А какой? – разговоры о самом себе всегда были приятны Ламерти, как любому эгоисту, но в данном случае им владел особый интерес.

      – Задумчивый, спокойный, не добрый, но и не злой. Мне не страшно рядом с вами. Впервые не страшно.

      – Это еще почему? – Арману нравилось внушать девушке трепет, и он не желал так легко расставаться с этой ролью.

      – Я сама точно не знаю, просто чувствую. Вы хотели честности с моей стороны. Я не лгу, но могу заблуждаться, – Эмильенна с нежностью провела рукой по страшной каменной морде химеры.

      – Я похож на нее? – проворчал молодой человек.

      – Отчего вы так решили? – удивилась девушка.

      – Такой же ужасный, но спокойный и настроенный на созерцание.

      Эмили улыбнулась сравнению. Улыбнулась оттого, что нашла его удивительно метким. Чудовище подпирало лицо руками и задумчиво смотрело вдаль. Оно не внушало ужас, напротив, скульптор удивительно передал в нем настроение, схожее с тем, в котором пребывали Арман и Эмильенна.

      – Это все собор, вы правы, – тихо проговорила девушка. – Нельзя находится на крыше Нотр-Дам и оставаться таким же, как внизу. Здесь мы ближе к Богу. И вы тоже, хоть и не осознаете этого.

      – А вы, несмотря на ваш ум, полагаете, что чем выше, тем ближе к Богу?

      – О, нет! К Богу нас приближает не расстояние до неба, а величие его творений – самого прекрасного города в мире, который открывается нам с крыши самого прекрасного собора. А еще ветер, небо, звезды, облака…Все мирские заботы и тревоги остаются внизу, здесь мы заглядываем в глаза вечности, а потому и меняемся. Пока мы здесь – мы другие. Как бы я хотела никогда не спускаться!

      – Возможно, я бы тоже этого хотел, – самое удивительное, что сказано это было искренне.

      Однако внезапно совпавшим желаниям молодых людей не суждено было сбыться. Маленькая дверка, ведущая на крышу, открылась, и перед ними вновь предстал служитель в рясе.

      – Простите,