Принцесса и Дракон. Литта Лински

Мейяр будет возлежать на алтаре, и распевать гимны, изображая Богиню Мудрости.

      Войдя в храм, Эмили опустилась на колени и перекрестилась. Учитывая то, что Ламерти так и не выпустил ее правую руку, сделать это было непросто. Арман резким движением поднял ее с пола и повел куда-то вглубь собора. Там он наконец отпустил Эмильенну, оставил ее у стены, затем подошел к какому-то невзрачному человеку, сунул ему в руку несколько монет и что-то негромко сказал. Человек кивнул, поблагодарил и жестом пригласил следовать за ним. Ламерти опять взял девушку за руку и вслед за своим проводником они стали подниматься вверх по винтовой лестнице. После долгого подъема, при котором у Эмильенны от частых поворотов закружилась голова, они оказались у небольшой двери. Проводник толкнул ее и вывел молодых людей на свежий воздух.

      Эмильенна ахнула! Под ней расстилался Париж, рядом жутковато ухмылялись горгульи и химеры, над головой так низко, что казалось, можно коснуться, проплывали розовато-серые облака, а сильный, свежий ветер бил в лицо, растрепывая волосы. Они были на крыше Нотр-Дам!

      От восторга у девушки перехватило дыхание. Она не видела ничего кроме города и неба. Не видела, как незаметно исчез невзрачный человек в рясе, забыла о существовании Ламерти, стоявшего рядом. Но тот, давши ей пережить первое потрясение, решил напомнить о себе.

      – Нравится? Вы должны оценить мою галантность. Вчера я услышал о вашем желании побывать на крыше Нотр-Дам и сегодня вы уже тут.

      – Благодарю вас. Не в первый раз вы уже удивляете меня. Ваша доброта…

      – Мы оба знаем, что я отнюдь не добр, – прервал ее Арман.

      – Пусть так. Но сегодня вы совершили поистине доброе дело!

      – Тогда помяните меня в своих молитвах, мой маленький ангел.

      – Всенепременно!

      Они замолчали. Эмильенна буквально впитывала в себя открывающийся вид. Она дышала ветром, поглощала глазами небо, где постепенно гасла розовая полоса заката, и рядом с месяцем появилась первая вечерняя звезда. Смотрела с любовью и болью на дома Парижа, на Сену, на людей, снующих, как ни в чем ни бывало, по своим делам в этом разрушенном перевернутом мире. Если в один прекрасный день ее голова упадет со ступеней гильотины, то вечер того дня не станет от этого менее прекрасным. Закат так же погаснет, звезда так же взойдет, в окнах домов так же зажгут свечи, а люди…Люди будут так же спешить домой от булочника, готовить ужин, ругаться с супругами. Может быть, какая-то минута за ужином даже будет посвящена обсуждению казни красивой девушки. Хотя вряд ли. Слишком уж заурядным явлением стали казни, чтобы обсуждать их. То ли дело максимум, введенный Робеспьром на продукты и плату рабочих.

      Пока Эмили, предаваясь печальным философским размышлениям, любовалась видом Парижа, Арман любовался ею. Ветер, играя, откинул волосы с девичьего лица, глаза, устремленные вдаль, сияли, но словно застыли на одной точке, было видно, что мысли ее витают