Жизнь и смерть Арнаута Каталана. Елена Хаецкая

пальцами.

      – Вроде как он помер.

      – Вот негодяй! А какой, однако же, чистый тут воздух, заметил, брат?

      – Чистый, брат. Это потому, что еретик умер.

      – Странно также, что мухи на труп не летят.

      – Это потому, что здесь нет мух, брат.

      – Как это – нет мух?

      – А вот так. Вообще нет.

      – Как же такое вышло, чтобы вовсе не было мух?

      – А я их от Церкви отлучил, вот они и передохли.

      – Странно. Вот я тоже графа Фуа от Церкви отлучил, а он живехонек.

      Тут граф Фуа, которого действительно недавно отлучили от Церкви, громко захохотал и погрозил Саварику кулаком. Саварик возвел глаза к небу и пожал плечами – скромник.

      – Ах, если бы и катары вот так после отлучения дохли! – завел снова Агульон.

      – Увы, брат! – ответствовал Тюка с печальным видом. – Катаров подобной малостью не возьмешь!

      Бурное одобрение зрителей подбодрило «монахов». Они сделали паузу, чтобы поклониться в ответ на аплодисменты, после чего с самыми зверскими рожами подступились к девице Ильдегонде.

      Однако Ильдегонда, как и замышлялось автором пьесы, ни в какую не поддавалась на увещания. Посулы и даже угрозы оставили ее совершенно равнодушной.

      Представление близилось к сногсшибательной развязке, о чем и уведомил публику нарочно для такого случая воскресший Каталан.

      – Превеликой жалости достойно, что честь не в чести и ложь вознесена на пьедестал, – заявил Каталан, садясь на земле, а затем и вовсе вставая. – Увы, плачевная участь ожидала многих достойных, ибо мир, где мы обречены влачить дни, сделался юдолью горьких слез и еще горшего безумия.

      Лишь в одиночестве ты обретешь друзей,

      Лишь после драки машут кулаками,

      И солнце не встает над облаками,

      И грамоты не знает книгочей,

      а как он книги читает – неведомо. Увы! Но смотрите же, что случилось с прекрасной и добродетельной Ильдегондой и узнайте, как прекрасная катарка посрамила своих мучителей.

      «Монахи» схватили несчастную Ильдегонду и связали ее так, что она стала напоминать кокон.

      – Мы не станем больше ей грозить,

      Мы ее не станем бить,

      А вот как мы с нею поступим! – прокричали они в один голос и замерли на миг со зверскими гримасами на лицах, растопырив руки и расставив ноги. Затем Тюка с помощью Каталана притащил большую бочку и указал на нее размашистым жестом.

      – В сию нечестивую нашу купель погрузим мы упорствующую в истинной вере девицу и силой окрестим ее в наше лжеучение!

      Каталан подтащил ведро воды, заблаговременно приготовленное и спрятанное в стороне. Высоко подняв ведро, они с Тюкой вылили воду в бочку. Из щелей в бочке тут же потекли тонкие струйки. Каталан принялся затыкать щелки травой, ползая вокруг на четвереньках.

      Между тем Агульон и Тюка подняли прямую, как палка, Ильдегонду, возложили ее себе на плечи и, ступая торжественно и медленно обошли с нею кругом всю сценическую площадку. Ильдегонда обреченно закрыла глаза.

      А затем