Жизнь и смерть Арнаута Каталана. Елена Хаецкая

не торгуйся, проторгуешься.

      – А я не баск, я каталонец. Да только какая разница, коли мы с тобой близкая родня, господин мой.

      Желтоволосый слегка сдвинул светлые брови.

      – Это с какой еще стороны, голодранец?

      – Со стороны Адама и Евы. А наследство наше поделили не поровну.

      – Эдак я по миру пойду, если всем таким родичам выделю часть моего наследства! За кого ты принимаешь меня, полупочтенный?

      Горжа поклонился, взмахнув немытыми черными патлами.

      – Вижу я, ты не граф Тулузский и не король Французский! – молвил он, бодрясь (господин пока что не гневался).

      – Я Саварик де Маллеон, – заключил, рассеивая последние сомнения, желтоволосый.

      Паренек выпрямился, прижал к груди горшок с монетами и не выдержал – оглянулся на своих товарищей. Те молча выжидали, чем окончится разговор.

      Саварик подбросил грошик в воздух.

      – Что, фигляр, никак струсил?

      Словив монетку на лету, Горжа учтиво ответил:

      – Струсить не струсил, господин мой, но осторожность поимел.

      И вдруг чрезвычайно похоже заревел ослом.

      Глава вторая

      АРНАУТ КАТАЛАН ВЕДЕТ КУРТУАЗНУЮ БЕСЕДУ

      Добрый сеньор де Маллеон, прозванный также Саварик Нечестивец, фигляров разного рода ценил весьма высоко, привечал их у себя во владениях и щедро вознаграждал. Если же он видел человека, не обделенного песенным, либо поэтическим даром, то стремился оказать тому как можно больше благодеяний. Это было у него в обычае.

      Поэтому эн Саварик и пригласил товарищей Горжи к себе в гости – на праздник.

      Разумеется, такое предложение было принято немедленно и с радостью.

      Как раз в это время эн Саварик спасся от одной беды, а в другую попасть еще не успел. По этой ли, по какой иной причине, только затеял он праздник и пригласил к себе в Шателайон множество рыцарей и дам. Почти все они с радостью откликнулись на приглашение эн Саварика и прислали скорых гонцов сообщить о своем непременном прибытии.

      Филгярам же чудилось, будто попали они вдруг в подобие земного рая. После тряских пыльных дорог, после ночлега в телеге, либо в дешевом трактире на соломе с клопами, дивной мнилась им постель, накрытая мягкими шкурами, большая медная чаша для умывания – всегда с свежей водой, обильная трапеза, щедрая на мясо, шелковистые охотничьи псы, всюду ступающие по каменному полу галерей с легким стуком когтей. Да и сами галереи с их чередованием солнечных пятен и черных теней от колонн, и комнаты – верхние с бойницами, нижние – с широкими витражными окнами, и большой сад с колодцем и скамьями, – все это не слишком разнилось с тем понятием о рае, который было усвоено Каталаном еще с детских лет.

      Телегу и фиглярскую клячонку эн Саварик сразу препоручил прислуге. Скотину завели в стойло, телегу оттащили на задний двор, и больше у Тюки с Агульоном голова о них не болела.

      Из заезжих потешников эн Саварику больше всех глянулся парнишка каталонец. С ним и захотел беседовать, когда явился на второй день их гостевания в ту комнату, что отвели всем четверым.

      Каталонец Горжа, едва завидев Саварика, сразу вскочил