Отцовский штурвал (сборник). Валерий Хайрюзов

не мыслит. Мы здесь вроде бы и в городе, и в деревне. А у ребят каждый день свежее молоко.

      – Надо уметь устраивать свою жизнь, – сказал Худоревский. – Ты держись за меня. Мужик ты надежный, и руки у тебя золотые. Одним словом, специалист.

      – Правильно. Специалист по горбовикам, – сказала вошедшая на кухню Анна.

      – Ну, ты это зря, Анна, – загудел Худоревский. – Я вот помню, вмятины на самолете он выправлял, просто загляденье.

      – Я и сейчас правлю, только на машинах, – засмеялся Погодин. – Если тебе нужно, то давай.

      – Собственно, за этим я и приехал, – вырвалось у Худоревского. – В прошлое воскресенье помял левое крыло и дверку.

      – Сделаю, будет как новая, – пообещал Погодин.

      – Беда, Михаил, у нас, – оглядываясь на дверь, тихо проговорила Анна. – Отыскалась Сережкина родня, хотят забрать его к себе. Что делать, что делать, прямо не знаю. Может, ты что посоветуешь?

      Худоревский достал из кармана пачку «Казбека», вытащил зажигалку, подаренную Погодиным, прикурил. Затянувшись, он оглядел Анну с головы до ног.

      – Сколько у тебя ребятишек? Четверо? Так это и к лучшему, что родня отыскалась. Одним меньше будет. А вырастишь его, он тебе, может, и спасибо не скажет.

      – Ой, не говори так, – всхлипнула Анна. – Вот лягу спать и вспомню про письмо, будь оно неладно, вся душа изноется.

      – У них все права. Я жигуновскую породу знаю. Что захотят – обязательно сделают.

      – Чего ты, мать, этот разговор затеяла? – перебил жену Погодин. – Пошли за стол, гости заждались.

      Выпили еще по одной, затянули военные песни. Получалось ладно, громко – до жил на шее. Мужики стали вспоминать, кто где воевал.

      – Слушай, Михаил, – подал голос Косачев, ты там поближе к верхам, может, слышал про тех ребят, летчиков, что перед войной потерялись? Сдается мне, все же кто-то из них уцелел, спасся. Не могли они все пропасть.

      – Почему ты так думаешь? – поднял брови Худоревский.

      – Да не слушай ты его, – махнул рукой Погодин. – Это у него с перепугу. Этим летом Васька, сын его, в церковной нише четыре куска мыла нашел, а в нем золото оказалось.

      – Как, золото? – встрепенулся Худоревский.

      – Сто пятьдесят семь граммов, – ответил Косачев. – Так мне в милиции сказали.

      – Что, неужели отнес? Ну и дурак. Мог бы промолчать. Это же целое состояние.

      – Через него он у нас героем сделался, – засмеялся кто-то из мужиков. – Два месяца в милицию таскали.

      – А что смеетесь, – обиделся Косачев. – Мне чужого не надо. А здесь дело темное, уголовщиной попахивает. Меня сам Ченцов допрашивал. Вот я и думаю: кто-то остался в живых. Вот и любопытствую: может, у вас что известно.

      – Я думаю так, – помедлив, сказал Худоревский, – Сушков не хотел лететь в Иркутск, не в его это было интересах.

      – Это почему же? – спросил Погодин.

      – Ты, Николай, будто не знаешь, – коротко глянул на Погодина летчик. – Бурков бы ему за Тамару не простил.

      – Съел бы он его, что ли? – нахмурившись, сказал