Стихотворения. Проза. Осип Мандельштам

– блажь, Воронеж – ворон, нож…

      * * *

      Я должен жить, хотя я дважды умер,

      А город от воды ополоумел:

      Как он хорош, как весел, как скуласт,

      Как на лемех приятен жирный пласт,

      Как степь лежит в апрельском провороте,

      А небо, небо – твой Буонаротти…

      * * *

      Это какая улица?

      Улица Мандельштама.

      Что за фамилия чертова!

      Как ее ни вывертывай,

      Криво звучит, а не прямо.

      Мало в нем было линейного,

      Нрава он не был лилейного,

      И потому эта улица

      Или, верней, эта яма

      Так и зовется по имени

      Этого Мандельштама.

      Чернозем

      Переуважена, перечерна, вся в холе,

      Вся в холках маленьких, вся воздух и призор,

      Вся рассыпаючись, вся образуя хор, —

      Комочки влажные моей земли и воли…

      В дни ранней пахоты черна до синевы,

      И безоружная в ней зиждется работа —

      Тысячехолмие распаханной молвы:

      Знать, безокружное в окружности есть что-то.

      И все-таки земля – проруха и обух.

      Не умолить ее, как в ноги ей ни бухай, —

      Гниющей флейтою настраживает слух,

      Кларнетом утренним зазябливает ухо…

      Как на лемех приятен жирный пласт,

      Как степь лежит в апрельском провороте!

      Ну, здравствуй, чернозем: будь мужествен,

                                                                  глазаст…

      Черноречивое молчание в работе.

      * * *

      Лишив меня морей, разбега и разлета

      И дав стопе упор насильственной земли,

      Чего добились вы? Блестящего расчета —

      Губ шевелящихся отнять вы не могли.

      * * *

      Да, я лежу в земле, губами шевеля,

      Но то, что я скажу, заучит каждый школьник:

      На Красной площади всего круглей земля,

      И скат ее твердеет добровольный,

      На Красной площади земля всего круглей,

      И скат ее нечаянно-раздольный,

      Откидываясь вниз – до рисовых полей,

      Покуда на земле последний жив невольник.

      * * *

      I

      Как на Каме-реке глазу темно, когда

      На дубовых коленях стоят города.

      В паутину рядясь, борода к бороде,

      Жгучий ельник бежит, молодея в воде.

      Упиралась вода в сто четыре весла —

      Вверх и вниз на Казань и на Чердынь несла.

      Там я плыл по реке с занавеской в окне,

      С занавеской в окне, с головою в огне.

      А со мною жена – пять ночей не спала,

      Пять ночей не спала, трех конвойных везла.

      II

      Я смотрел, отдаляясь, на хвойный восток.

      Полноводная Кама неслась на буек.

      И хотелось бы гору с костром отслоить,

      Да едва успеваешь леса посолить.

      И хотелось бы тут же вселиться, пойми,

      В долговечный Урал, населенный людьми,

      И