Странная женщина (сборник). Мария Метлицкая

сказать, у него был совершенно зверский – он убеждал себя, что умирающие так жрать не хотят!

      Ночью спал теперь как убитый – после целого дня трудов да на воздухе. Ему даже стало нравиться сельское житье – старик научил его доить корову и заставлял пить еще теплое, пахшее луговой травой парное, с пенкой, молоко. Летом он долго плавал в холодной байкальской воде. Однажды старик взял его на охоту, но выстрелить он так и не смог – ни в зайца, ни в утку. Смутился и объяснил, что эта забава не для него. Старик усмехнулся: «Жрать захочешь – стре́льнешь!»

      А года через полтора он уже мог зарубить курицу, ощипать ее и порубить на куски.

      Матери он писал короткие, но емкие письма – все хорошо, живем с женкой в ладу. Только в гости не звал и про Владу не спрашивал. Никогда не спросил и ни единого слова.

      Ну и умница мать помалкивала – своему дитенышу простишь и не такое! Спрашивала только, не хочет ли он вернуться в Москву.

      А он бодренько отвечал, что нет, ни минуты! Жизнь здесь прекрасна, свободна и чиста.

      Что, впрочем, и не было ложью – совсем. Совсем!

      Чужой город

      В Москву он приехал через два с половиной года – совесть заела, да и тоска по матери тоже.

      В родном и, казалось бы, знакомом городе он шарахался, точно деревенский мужик из дальней глубинки, впервые попавший в столицу. Город сразу, моментально оглушил его, ошарашил, испугал и накрыл такой безысходной и тревожной тоской, что, если бы не мать, он тут же бы уехал обратно, в первый же день.

      Мать открыла дверь и несколько минут смотрела на него, не веря своим глазам. Потом они обнялись, и мать разрыдалась. Они пошли в комнату, сели на диван и долго, очень долго, сидели, обнявшись и замерев. Потом мать бросилась его кормить, и он, отвыкший от салатов и пирожных, мычал от удовольствия, зажмурив глаза.

      Мать сидела напротив, подперев голову руками, и с удивлением, нежностью и болью смотрела на него, не отрывая глаз.

      – Не кормит жена? – вдруг спросила она.

      Он вздрогнул и растерянно посмотрел на нее:

      – Ну… почему сразу – не кормит! Кормит, конечно. Только без этих всех изысков, – и он кивнул на стол. – Там, у нас… просто все, понимаешь? Что поймаешь, ну, или в лесу соберешь, как в поговорке – как потопаешь, так и полопаешь.

      – Да-а? – удивленно протянула мать. – Вы там совсем дикие, что ли? А разве в деревне не держат скотину? Коров, поросят? Птицу разную?

      – Да держат, конечно, – оживился он, – корова у нас, Дуська. Куры… разные. Кролики.

      – А фотографии ты привез? Ну, жены своей? Новой родни? Как обещал, Сашка?

      – Мам, – он опустил глаза, – не любят они фотографироваться! Понимаешь? Совсем не любят!

      Мать усмехнулась.

      – Сектанты, что ли? Или староверы какие?

      – Почему сразу сектанты? – делано возмутился он. – Скажешь тоже! Глупость какая-то, – продолжал он бурчать от смущения. – Просто… не любят. Там совсем другие люди, мам. Абсолютно другие. А если сравнивать с нами – то это вообще, смех и грех.

      Мать остановила его.

      – Люди