Люби меня вечно. Джоанна Линдсей

покраснел, опустил руку и отступил на шаг, так что поза его стала не такой угрожающей.

      – Тогда, возможно, я должен перед вами извиниться за мою вчерашнюю резкость?

      Кимберли могла бы любезно принять его извинение и на этом остановиться – несомненно, он сразу же отправился бы в свою комнату, а она – в свою. Но она этого не сделала и неожиданно для себя заметила:

      – Вам приходится часто передо мной извиняться, правда?

      Вопрос был провокационный, но она не попыталась отступить или сгладить скрытый в ее словах вызов.

      Он вдруг рассмеялся:

      – Вам так кажется, милочка? А я-то думал, что был на сей раз умником.

      Кимберли решила проигнорировать его попытку переложить вину на нее и вместо этого сказала:

      – Я просила вас так меня не называть.

      Теперь его улыбка стала озорной – или, может, опять у нее разыгралось воображение?

      – Просьбами от меня можно чего-то добиться, если я слышу то, что хочу услышать.

      Да, с этим человеком нельзя говорить, не выходя из себя.

      – И что же вы хотите услышать?

      – От вас… Может быть, «пожалуйста»?

      Она приподняла бровь:

      – Унижаться из-за того, что у вас не хватает ума понять, что я не ваша милочка и никогда ею не буду? Ну нет!

      Снова вызов. Он опять уперся в дверь у нее за головой и придвинулся ближе. Она запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Может, она и не права насчет того, что он не великан…

      – Никогда не говорите о том, что возможно, а что – нет. Не забывайте о превратностях судьбы, причудах природы, о человеческой решимости.

      – А возможно ли вам уйти и дать мне спокойно лечь спать?

      Он негромко засмеялся:

      – Угу, возможно, но вот вам пример того, когда решимость заставляет медлить с уходом.

      – Что вы хотите этим сказать?

      Он улыбнулся излишне чувственно, и это должно было бы подсказать ей, что он собирается ответить, – но почему-то не подсказало.

      – Только то, что я вас еще не поцеловал, милочка, и испытываю сильнейшее желание это сделать.

      – Даже и не…

      Но больше она не протестовала, потому что он наклонил голову и начал ее целовать. Из всех неожиданных поворотов судьбы этот, несомненно, был самым неожиданным. Кимберли никогда бы не подумала, что подобное возможно, и тем не менее губы Лахлана Макгрегора прикасались к ее губам, легко и нерешительно, а потом вдруг очень решительно.

      Кимберли была совершенно заворожена. Она не двигалась. Почти не дышала. Она совсем ни о чем не думала. Она просто стояла, познавала чудо его поцелуя и испытывала целую гамму приятных ощущений. Даже когда его язык вдруг проник ей в рот, изумление не пересилило наслаждения; неведомые раньше чувства захлестнули ее.

      Когда Лахлан наконец отстранился, она была совершенно ошеломлена. Он мог бы в эту секунду просто уйти – и она бы не заметила. Но он не ушел. Он пристально смотрел на нее, и когда к ней вернулась способность думать, она поняла, что ее раздирают противоречивые