Люби меня вечно. Джоанна Линдсей

довольно самоуверенно заметил он.

      Она ахнула. У него хватило нахальства винить в своем поведении ее! Но чего же можно ожидать от… Кимберли решительно подавила эту мысль, осознав, что позволила отцовским предубеждениям повлиять на нее. Неправда. Этот шотландец сам внушил ей чувство неприязни.

      Его слова ответа не заслуживали. Продолжать разговор в том же духе значило бы опускаться до его грубости. И все же она не удержалась:

      – Нужно ли напоминать вам, что, если бы вы не шумели, мне вообще не понадобилось бы к вам обращаться? Называйте меня леди Кимберли. Я вам не «милочка».

      – И я этому очень рад! – парировал он.

      Ей страшно захотелось встать и отвесить ему хорошую оплеуху. Но она напомнила себе, где и с кем находится, и постаралась сосредоточиться на том, чтобы не покраснеть.

      – В этом мы единодушны, Макгрегор, – огрызнулась она и добавила, подражая его напевному шотландскому говору: – И до чего же я рада, что избавлюсь от вашего общества, когда закончится завтрак!

      Эти слова были встречены веселым смехом и нахальной улыбкой.

      – Так, значит, вы уезжаете из Шерринг-Кросса?

      – Нет, это вы уезжаете.

      Он покачал головой:

      – Придется разочаровать вас, право, придется. Я не уезжаю.

      Она нахмурилась:

      – Вы лжете! Я ясно слышала, как его светлость…

      – Его светлость передумал, – прервал он ее, тоже хмурясь. – И пока я не обиделся на то, что меня назвали лжецом, вы передо мной извинитесь.

      – Нет, не извинюсь. Признаю, что в изменившихся обстоятельствах вы в данном случае и не солгали, но, принимая во внимание вашу профессию, Макгрегор, я не сомневаюсь, что лжете вы с такой же легкостью, как и грабите. И поскольку вы, к несчастью, остаетесь здесь, мне придется запирать свое имущество.

      Она не могла бы унизить его сильнее, даже если бы захотела. Но на самом деле она вовсе не хотела его оскорбить, просто была так смущена и раздосадована, что отвечала не подумав.

      Но он обиделся – и не на шутку. Одно дело, тебя называют лжецом, когда ты действительно солгал, и совершенно другое – когда ты этого не делал.

      – Единственное, что я мог бы украсть у вас, это ваш злой язычок. Вам надо бы запереть и его тоже.

      Она ахнула во второй раз, а потом чопорно произнесла:

      – Ваша привычка угрожать женщинам говорит сама за себя. Может, вчера вам и удалось меня запугать, но будьте уверены, во второй раз у вас это не получится. Так что позвольте вам посоветовать вообще со мной не разговаривать – и таким образом вы будете избавлены от моего «злого язычка».

      – Так мне и надо за то, что пытался извиняться перед мегерой, – пробормотал он себе под нос.

      Конечно, Кимберли услышала. Он и хотел, чтобы она его услышала. Но молчание – наконец-то! – которое стало ответом на эти слова, заставило его немного устыдиться. Он не привык обмениваться оскорблениями с дамой. Не то чтобы ему это не понравилось – по крайней мере в отношении этой дамы. Но… он привык очаровывать и поддразнивать,