Королевство на грани нервного срыва. Надежда Первухина

бочках кипятку со щелоком. И он еще при этом орал на нас, что мы лишаем его ценных вшей, которые вдохновляют его на творчество! Не знаю, чего ради герцог позволил этому бандиту кормиться в замке вот уже вторую неделю! А эти… гусли, я так и не поняла – музицирует он на них или пытает врагов!

      – Вот и давай это выясним, – не сдалась Оливия. – Маэстро весь ушел в творчество, а у меня чешутся пятки.

      – Я немедленно почешу тебе пятки, только давай не будем трогать гусляра!

      – А я хочу, – тон Оливии стал совсем уж беспардонным.

      – Исцелитель нам помоги, – вздохнула я, дернула за сонетку и сказала явившейся служанке:

      – Пусть сюда приведут гусляра, ну, того самого…

      – О-о-ой, – обесцветилась от ужаса служанка.

      – Передай это Теобальду и Марселино, они крепкие мужики, пусть его приведут и стоят на страже. И вооружатся боевыми мечами. Двуручными!

      – Да, герцогиня.

      Служанка исчезла. На лице Оливии заиграла мстительная ухмылка, которую заметил даже художник:

      – О прекрасная донья, умоляю вас, перестаньте улыбаться! Я как раз работаю над контуром губ, а от такой улыбки я вспоминаю, что у меня четыре непогашенных кредита!

      – Оливия! – рявкнула я. – Прекрати, ты герцогиня в конце концов! Маэстро, можете не волноваться – я погашу ваши кредиты, как только вы завершите работу над портретом моей неуемной падчерицы.

      – Благодарю вас, донна Люция, – поклонился в мою сторону Рафачелли. – В творческих кругах вы недаром слывете покровительницей искусства. Если бы я мог вас изваять в мраморе… У вас такие линии бедер…

      – Не отвлекайтесь на мои бедра, маэстро, – светски улыбнулась я. – Сейчас меня волнует только портрет Оливии. А там поглядим, кого можно будет еще написать или изваять.

      В дверь постучали.

      – Да, – молвила я.

      Вошли мрачные Теобальд и Марселино, фигурами напоминавшие медведей и обвешанные холодным оружием, как майское древо – лентами. Меж ними обретался гусляр Вржик, а то, что висело у него на поясе и гудело, полагаю, было его музыкальным инструментом.

      Теобальд и Марселино поклонились мне, дав по подзатыльнику гусляру, так что он тоже, считай, поклонился.

      – Госпожа, – прогудели они.

      – Добрый день, мессеры, – улыбнулась я им. – Моя милая падчерица возжелала услышать песнопения нашего гостя. Пожалуйста, посадите его…

      – На кол?! – обрадовались недотепистые мужики.

      – Вот на эту скамью. Прекрасно. Теперь я поняла, где у него перед. Добрый день, Вржик.

      – Пшбжегжебже, – ответствовал из-под обилия седых волос наш гость и сверкнул глазами. Они были круглые и желтые, как у филина, но я решила не заострять на этом своего внимания.

      – Достопочтенный Вржик. Мы с моей падчерицей давно мечтали насладиться вашим исполнительским талантом…

      – Попсу не лабаю, – вполне внятно прорычал Вржик.

      – И прекрасно, – молитвенно