Магия безумия. А. Г. Говард

талантлив, чтобы нянчиться с тобой…»

      В животе у меня словно смыкаются клещи. И я говорю самое жестокое, что только могу придумать:

      – Ты не имеешь никакого права диктовать мне, что делать. Ты променял нашу дружбу на Таэлор. Поэтому не лезь, Джеб.

      Он, как зачарованный, отступает на крыльцо.

      – Куда не лезть? – В его голосе звучит боль, которая буквально рвет меня напополам. – Не портить твой отличный план – подцепить на ночь какого-нибудь случайного лоха? Или в принципе не лезть в твою жизнь?

      Лимузин гудит, и лучи фар прорезают мокрую дымку.

      Прежде чем моя решимость успевает отказать, я говорю:

      – Никуда не лезь.

      А потом захлопываю дверь и сползаю по ней на пол.

      Я сижу, вжавшись спиной в твердое дерево. Раскаяние захлестывает мое и без того переполненное сердце, но я не позволяю боли одержать верх. Как только лимузин, шурша колесами по мокрому асфальту, отъезжает, я иду в гостиную за рюкзаком. Пора отправляться на поиски собственного прошлого.

      Выйдя в коридор, я останавливаюсь. Мой взгляд падает на мозаики, висящие по обе стороны зеркала. Что-то не так с «Сердцебиением зимы». Серебристые стеклянные бусины, из которых сложен ствол, пульсируют, излучая свет, а сверчки, составляющие фон, дергают ножками в такт.

      Их крылышки с неприятным скребущим звуком трутся друг о друга.

      Ахнув, я зажмуриваюсь и стою так, пока сверчки не замолкают. Тогда я открываю глаза.

      Мозаика выглядит как всегда – неподвижной, неодушевленной.

      Я издаю стон и пячусь.

      Какой-то треск нарушает тишину в моей комнате.

      Я оставила дверь приоткрытой, и теперь оттуда пробивается слабый синий свет.

      Видимо, его испускает тело черно-синей бабочки. Протиснувшись в щель, я радуюсь и одновременно чувствую разочарование от того, что это всего-навсего лампочка в аквариуме с угрями.

      Чуть дыша от волнения, я протягиваю руку, чтобы погасить свет.

      Бьет молния, электричество выключается, и все погружается в темноту.

      Я так сильно хватаюсь за косяк, что ногти вонзаются в дерево. Кто-то, хлопая крыльями, проносится в непроглядной тьме из угла в угол. Сердце у меня неистово колотится. Все инстинкты велят спасаться – выбежать на крыльцо, попытаться догнать Джеба, попросить помощи…

      Но я слышала, как отъехал лимузин. Уже поздно.

      Что-то мягкое пролетает возле моего лица. Я вскрикиваю. Неуклюже шагнув вперед, шарю по столу и нащупываю фонарик. Желтый свет озаряет банки с мертвыми насекомыми и картину, которую Джеб когда-то подарил мне.

      Волоски у меня на шее встают дыбом, когда я подхожу ближе к трюмо.

      Зеркало расколото снизу доверху, как крутое яйцо, по которому постучали ложкой и собираются облупить.

      Что там Элисон сказала про разбитое стекло? Что оно способно рассечь не только кожу, но и душу?

      В осколках с рваными краями я вижу себя – фрагментами. Сотни клетчатых лосин вперемешку с высокими сапогами и пышной красной юбочкой; тысячи бюстье поверх тысяч футболок. Еще – сотня лиц с