Как белый теплоход от пристани. Сергей Осмоловский

пыль, подхваченную в небе.

      Она прижалась к нему и с кошачьей мягкостью легла щекой ему на плечо. Её тело постанывало от только что пережитой бури удовольствия, а нежная, безо всяких признаков загара, белая кожа ещё пылала восторгом молодых, жгучих забав. Она лежала и нежилась, а разнузданный ветер, играя тенью от занавесок, то открывал, то, словно устыдясь своей наглости, снова прикрывал её наготу. Глазами большими и бездонными, как женское "Да", Она смотрела на него, рассчитывая если не на продолжение ласки, то хотя бы на её справедливое, логическое завершение.

      – Скажи что-нибудь, – шепнула Она, прикрыв ресницами чувственные лучики счастья.

      Он вздохнул, заполнил паузу кашлем смущения и едва слышно пробурчал, даже не взглянув на ту, которая рядом:

      – Спокойной ночи.

      Затем Он небрежно провел рукой по её волосам, без желания поцеловал в лоб и отвернулся, чтобы тут же уснуть. Но вдруг очнулся от прикосновения чего-то обжигающе влажного к его плечу. Оттуда, где Она лицом прилегла к его телу, Он заметил два сверкающих хрустальных комочка, стремительно бежавших вниз по его груди, расстилаясь в две влажные, блестящие дорожки.

      – Ты любишь меня? – всхлипнула Она, обратив взор к его бледным губам.

      И губы дрогнули. Ему так стало стыдно за себя, за малодушие, которым Он постоянно её обижает, что Он вдруг повернулся к ней, горячо поцеловал в губы и жарко выдохнул прямо ей в ухо:

      – Спи. Конечно, люблю.

      С некоторых пор это стало неправдой. И Он знал это. Она также об этом догадывалась, но предпочитала не обращать внимания, и пряталась за верой в хорошее, пока Он ей это позволял. И Он опять ей это позволил. Видимость отношений была восстановлена, и на остаток ночи Они дружно погрузились в теплое течение сна, расцепив холодные объятья…"

      3 марта

      Эх, Женька! А жизнь-то продолжается!..

      Завтра у Андрейки пересдача кандидатского, Андрейка – ни в одном глазу. Накануне он спросил, что я думаю и, главное, что могу сказать по его теме о политической философии. Мне такое внимание лестно, но, откровенно говоря, о политике я хочу думать меньше всего. Знаю, что все они подлецы там, и этого мне хватает. Знать остальное автоматически теряется смысл. Я могу припомнить лишь одну политическую историю, от которой не возникает изжоги. Случилась она ещё в те времена, когда большой советский брат держал в своих объятиях не только шестую часть суши, но и добрую половину мира…

      В одном студенте из Африки, сыне крупного функционера тамошней коммунистической ячейки, зарделось светлое и неразделённое к девице с русской душой, но вполне себе европейскими стандартами запросов. Страдая без взаимности, очернённый её насмешками и клеветой несчастный решил отомстить бесчувственной самоубийством. Но не тихим, забитым и одиноким, как у большинства добровольных жмуриков, а громким и славным – таким, чтобы неприятностей от этого хлебнуло как можно большее число человек.

      И