Как белый теплоход от пристани. Сергей Осмоловский

марта

      Дневник – это место, где в одинаковой степени рады мне и всем моим друзьям. Всем, о ком, рассказывая, перо летит без оглядки вскачь по гладким строчкам. Женьки теперь нет. И больше не будет. Ищу силы, чтоб окончательно с этим примириться, и верю, что мне помогут в этом другие мои близкие тире дорогие.

      Однажды вскользь и без сравнений упомянул о б Ируське – но кто она и что делает в моей жизни?

      Любовниками мы никогда с ней не были. Обходимся без грязи.

      То, что существует между нами, не поддавалось описанию ни тогда, когда всё это по малолетству началось, ни сейчас, когда словарный запас ощутимо пополнился. Никто, в том числе и мы сами, не в состоянии до конца постичь всю глубину таинства, высоту духовности и безбрежную чистоту наших отношений. Какие-то попытки предпринимал в своё время Зигмунд Фрейд, но и он, извиваясь мыслями исключительно промеж собственных теорий, не найдя взаимосвязи, вскоре бросил это дело за полной безнадёжностью как-то в нём разобраться.

      Природу наших чувств друг к другу нельзя ограничить ни одной из известных взаимностей. Это, скорее, симбиоз самых достойных и лучших человеческих флюидов. Квинтэссенция. Эдакий хмельной коктейль. С удивлением обнаружив, что с противоположным полом можно прийти к согласию не только в вопросе "Который час?", мы наполнили чашу знакомства горячим личным интересом, окропили его схожестью во взглядах, для аромата покрошили туда наличие вкуса, приправили теплом нерастраченных чувств, здоровым цинизмом всё усугубили и, пожелав друг другу приятного аппетита, приступили к трапезе, смакуя, облизываясь, но ни в коем случае не пресыщаясь.

      Будучи рядом, мы отдыхаем. Блаженствуем. Кровь друг другу не портим. И очень опасаемся потревожить наши нежные чувства мыслью о принятых в обществе стандартах. Нас нельзя назвать ни любовниками, ни парой, ни семьёй, ни иным каким-то словом, подразумевающим узы. Поэтому меня не волнует, умеет ли она готовить что-нибудь кроме чая, а ей совершенно безразлично, до какого состояния я занашиваю одну и ту же пару носков. К проблеме, кто, позвонив ей среди ночи, взволнованно молчит на другом конце провода – я полностью равнодушен, она же не стремится узнать о моей страсти петь, закрывшись в уборной. Я не интересуюсь, какую долю от её красоты составляет косметика, а ей абсолютно всё равно храплю ли, смеюсь ли, пускаю ли я слюни во сне.

      Мы не тревожимся подозрениями о взаимных интрижках на стороне, и самим уровнем отношений как бы застрахованы от бытовых, междоусобных стычек на тему "Кто сегодня моет посуду, а завтра – вытирает пыль?" или "К говядине надо было купить Бородинский, а не это пшеничное сено с отрубями!". Мы ни в чём друг друга не упрекаем и обязанностей не навязываем – любим смиренно. И был бы я жив – я бы памятник нашим отношениям поставил. В виде праздничной вербной веточки с распухшими почками.

      Где-то с полгода назад у каждого из нас появилось новое увлечение, посильнее "Фауст" Гёте. У меня – театр, у Ирки – верховая езда. И можно сказать, что я частенько изменяю Ире с Мельпоменой, она в это же время изменяет мне с лошадьми. Причём