Как белый теплоход от пристани. Сергей Осмоловский

что скажешь?

      – Ты, как масленичные посиделки.

      – В смысле?

      – Столько же теста, жареного на масле.

      – Ты что, Самородский – дурак?

      Её реснички задрожали, подбородочек затрясся, каблучки начали оступаться и проваливаться в щели брусчатки. Ну, что мне оставалось делать? К тому же она была так красива…

      – Я у тебя первый, конечно? – подмигнул я, когда мы снова вышли под свет московских фонарей.

      – Ну, – чирикнула она, намотав бронзовый локон на указательный пальчик, – если не считать предыдущих, то – первый.

      Она закусила губку, словно призналась, что ей было со мной хорошо, порхнула ресницами и сгинула в тумане предрассветного утра.

      Я же остался стоять на китай-городском пустыре, растворяясь в ультрамариновых парах своего сексуального экспромта. Повернулся лицом к витрине, где, как в зеркале, без всякой лести отразилась моя изломанная беспутством фигура, и подумал: "Наверно, она так передо мной извинилась. За весь тот священный позор, которому прилюдно меня много раз подвергала. А я, стало быть, её извинил. И что ж теперь? Друзья?.."

      Надо проникнуть к ней в гримёрную в чёрном плаще и выяснить этот вопрос.

      Семейный триллер. Продолжение

      "Ах, как Она была соблазнительна в отблеске этих свечей! Тени от ресниц ложились на щёчки глубоко и ровно, глаза укрупнились и потемнели и стали похожи на две океанские впадины с несметными сокровищами затонувших кораблей в их недрах. Малейшее движение было преисполнено кошачьей грации и изящества. Бретелька то и дело соскакивала с её хрупкого плеча, а в глазах и на губах играла роковая томность, уверенно сочетаясь с вороватой застенчивостью.

      Он потянул носом и выдавил из себя:

      – Ты прекрасно…

      Она подалась к нему, чтобы лучше расслышать, и Он, словно испугавшись ответственности за то, что собирался сказать, закончил:

      – Готовишь.

      – Спасибо, любимый, – откинулась она обратно, – это всё для тебя. Разреши, я за тобой поухаживаю.

      Она распределила по тарелкам самые красивые куски, а Он налил в бокалы вино и ласково в пространство произнёс:

      – За тебя.

      – За нас, – подхватила Она, протягивая бокал для соприкосновенья. Он сделал вид, что не заметил этого движения и выпил свою порцию без промедления, залпом.

      – Я люблю тебя, – проговорила Она и в свою очередь опустошила бокал.

      – Я тоже, – отозвался Он, не уточнив, однако, кого именно.

      С первой же вилки Он признался:

      – Очень вкусно. И необычно. Почему ты раньше никогда так меня не кормила?

      – Раньше ты не давал мне для этого повода, – попыталась пошутить Она. Шутка показалась несмешной. Во всяком случае Он над ней не посмеялся. И даже бровью не повёл, будто не понял, о чём речь.

      Спустя полтарелки и два бокала волнение испарилось, уступив место самоуверенной расслабленности. Отрывочные фразы преобразовались в добрую беседу, не отвлекавшуюся более на тосты. Прошло ещё немного времени, и из собеседника Он превратился