Последнее плавание капитана Эриксона. Игорь Болгарин

надолго смолк, не находя ответа, нахмурился. В наступившей тишине дробно постукивали поршни двигателя, бросая пароходик в мелкую дрожь.

      – Так говоришь: совесть? – вдруг язвительно напомнил Эриксон о начале их разговора. – Тогда, вместо нашей пустой болтовни, лучше спускайся в кочегарку. Больше пользы. А совесть… она тоже химера. Ее руками не потрогаешь. И забери свою манжетку, – он смахнул ее со стола. Она упала на пол картой-схемой кверху.

      А внизу, в удушливой копоти топки, кочегар отдал Ларсену лопату и концом грязного шарфа, который постоянно висел на его шее, вытер потное лицо. Присев на ящик, передыхая, стал наблюдать, как неловко и неумело, но зато быстро и старательно Ларсен черпал, носил и забрасывал в топку уголь.

      – Э-э, так не нужно! – остановил Ларсена кочегар и, отобрав у него лопату, начал от большой кучи подгребать уголь почти к самой топке и лишь затем стал размеренно, с передышками метать уголь в ее жерло. Возвращая Ларсену лопату, может быть, впервые за все время плавания он ему улыбнулся:

      – Тебя кто, капитан учил так отмахивать? Не нужно! Видел, как это делаю я?.. Рабочий должен научиться беречь силы. А то может так получиться, что, кроме крепких слов и слабых сил, у нас ничего не останется… ну, когда они нам понадобятся. – И, ободряюще хлопнув Ларсена по спине, он покинул кочегарку.

      14

      После того как миновали Нарвскую губу и Усть-Лугу, Финский залив стал сужаться, и уже даже без бинокля можно было видеть оба берега одновременно. Это почувствовала и «Эскильстуна». Волна здесь становилась уже не такой крутой и более дробно стучала в борта. От этого она не раскачивалась, а лишь мелко дрожала.

      Кочегар вошел в каюту-столовую, протиснулся мимо капитана к столу.

      – Зачерпни воды и хоть с рук смой свою вонь, – брезгливо сказал Эриксон. – Прими человеческий вид.

      Не обращая внимания на слова капитана, кочегар повернулся к Элен. Та поставила перед ним чашку кофе и осталась стоять возле него, в нерешительности ожидая, во что выльется гнев капитана.

      Кочегар невозмутимо отхлебнул из чашки, остальное содержимое вылил себе на руки и старательно их помыл. Вытерев об штаны, с некоторым вызовом положил их перед Эриксоном на стол ладонями вверх.

      – Ну и чем тут так воняет, что у тебя нутро выворачивается?

      – Дерьмом, вот чем, – сплюнул на пол капитан.

      Кочегар сощурился.

      – Есть такая грязь, которую ничем не отмоешь, сколько не три. Разве тебе не приходилось от голода в чужих мусорниках рыться? Почти уверен: приходилось.

      Эриксон понял: кочегар от обиды взбунтовался. А он из тех парней, которые нелегко ее прощают и, похоже, все это вряд ли кончится добром. Он молча встал, перевернув чашку с недопитым кофе, давая тем самым Элен знать, что ему больше ничего не нужно, и решительно вышел.

      – Мы одной крови, парень! – вслед ему крикнул кочегар. – Только ты на ступеньку выше. Но не забывай, что она очень шаткая!

      Эриксон сменил рулевого и в одиночестве стоял на мостике.