Последнее плавание капитана Эриксона. Игорь Болгарин

– его, – грузчик указал на одиноко стоящего в стороне Ларсена.

      Эриксон прошел к нему и, уже когда оказался почти вплотную, узнал того оратора, который тогда, на митинге, грозил революцией всему миру.

      – Не хотел вам мешать, – сказал журналист. – Я Ларсен.

      – Ага. Видал вас на митинге: красиво говорили! – не протягивая руки, недружелюбно сказал Эриксон и холодным взглядом смерил этого хилого, худого парня. – Журналист?

      – Журналист.

      – Пару раз читал вашу газетку. Скандальная. Все норовите укусить правительство за ягодицу.

      – Не разделяете наши взгляды? – спросил Ларсен.

      – Я их не знаю: из-за работы нет времени их изучать.

      – А говорите: были на митинге…

      – Случайно.

      – Не понравилось?

      – А что может понравиться? Кричат, размахивают руками – и никакой пользы. Мне нравится работа. – Эриксон еще больше насупился. – И в связи с этим прошу учесть: пароходом командую я, и только я. Мне плевать на политику и на то, кто меня нанял, плевать, куда вы сунете и как закрепите это свое барахло, плевать, что и кому вы везете в этих своих ящиках!

      Сверху за погрузкой и одновременно за гневной беседой капитана и журналиста наблюдал молчаливый, аскетичный рулевой Рольф.

      Потные грузчики принялись за ящики Ларсена.

      – Пожалуйста, осторожнее, – попросил журналист. – Там стекло… лекарства…

      – Постараемся.

      И грузчики продолжали тяжело стучать сапогами по доскам узкого трапа.

      – Да! И еще… по поводу вашей жизни на пароходе, – снова напомнил о себе капитан.

      Ларсен обернулся.

      – Вы сами следите за сохранностью своего груза. Мне за него не заплатили, сказали: благотворительный. Груз – ладно, пусть. Но на этом моя благотворительность кончается! Мой пароход не прогулочный, и вы не пассажиры. У меня все работают! В рейсе каждому найдется дело!

      – Справедливо, – согласился Ларсен. – Во всяком случае, на меня вы можете рассчитывать.

      Ответ журналиста понравился капитану. Его лицо слегка посветлело. А Ларсен неторопливо направился к следующему штабелю ящиков и коробок, где уже собрались грузчики и ждали его указаний.

      10

      К ночи полностью загрузились, и пароход отдал швартовы. В глубоких сумерках вскоре исчез архипелаг, лишь огни Стокгольма еще долгое время угадывались за их спиной, но и они постепенно истаяли в безлунной темени.

      Потом был день, и от горизонта до горизонта легкая накатистая волна. Пароход слегка покачивало.

      Эриксон один стоял в рулевой рубке. Когда проскрипела дверь, он скосил глаз. Увидев входящего Ларсена, насупился. Еще когда маклер Бергстен предупредил Эриксона, что с ним в плавание отправится журналист, да еще с благотворительным грузом, он уже тогда заочно невзлюбил его. Эриксон не любил ни политику, ни политиков. Пустопорожнее занятие, а, скорее всего, даже вредное. В любом государстве постепенно все становится подогнанным, все четко работает, а от политиков (в их числе